Большинство рыбаков сложили удочки и сидели на палубе. Некоторые ушли в салон, когда ветер стал особенно сильным.
— Если кому-то нехорошо, он должен смотреть на горизонт, так, кажется? — спросила Лэйси.
— Тебе нехорошо, Лэйси? — встревожился Алек, хотя и сам страдал от качки.
Она лишь покрепче завернулась в ветровку и покачала головой. Начался дождь. Алек видел, как капельки в волосах Лэйси сверкали в свете, падавшем из салона.
Неожиданно Лэйси вскочила и перегнулась через поручни. Алек встал рядом и придерживал длинные тяжелые волосы, убирая их от лица дочери, пока ее рвало. Он вспомнил, как точно так же помогал Анни, когда та вынашивала Дэйси. Тяжелая беременность, хотя Анни всегда говорила дочери, что это были дивные девять месяцев, словно пыталась стереть из своей памяти ужасные воспоминания. Алек достал из кармана платок и вытер Лэйси губы.
— Пойдем-ка отсюда, — сказал он.
Они сели на палубу, прислонившись спинами к салону, прикрывавшему их от ветра и дождя. У Лэйси стучали зубы. Алек обнял ее, обрадованный тем, что она не запротестовала. Она крепче прижалась к Алеку.
— Папочка, мне так плохо.
— Знаю, малышка. — Он посмотрел на горизонт. Сквозь темноту и дождь он разглядел цепочку огней на берегу и призывный свет Киссриверского маяка. — Смотри, Лэйси, мы почти дома.
Она подняла голову, но потом снова опустила ее ему на плечо. Алеку было холодно, он промок, и Лэйси было совсем худо, но он давно не чувствовал такого удовлетворения.
Когда судно причалило, Лэйси кое-как сама добралась до машины. Алек нес сумку-холодильник с рыбой. Он поставил ее на заднее сиденье «Бронко», сел за руль и посмотрел на дочь.
— Ты такая бледная. Тебе не лучше?
Она скривила губы в подобии улыбки, опустила голову на подголовник и закрыла глаза.
Всю дорогу домой Лэйси молчала. Она даже не стала включать свой приемник, и он лежал у нее на коленях.
Войдя в дом, Алек оставил улов на столе в кухне и внимательно пригляделся к дочери, снимавшей промокшую ветровку. Ее лицо было бледным, глаза припухли.
— Догадываюсь, что рыбная ловля не слишком тебе понравилась.
Она повесила мокрую куртку на стул и открыла крышку переносного холодильника.
— Что ж, — сказала она, вынимая самую маленькую пеламиду, — полагаю, Нолер будет довольна.
Алек улыбнулся.
— Я займусь рыбой, Анни. А ты… Лэйси рывком повернулась к нему.
— Я не Анни! — Она швырнула рыбу в него. Пеламида попала ему в щеку, холодная, мокрая, и упала на пол с противным стуком.
— Прости меня, Лэйси.
— Меня от тебя тошнит! — Она развернулась на каблуках и вышла из кухни, длинные рыжие волосы сверкали в свете лампы.
Когда Алек встал утром, Лэйси уже не было. В доме стояла гулкая тишина. Он отнес рыбу в дом Нолы. Ее не было, но дверь не была заперта. Алек положил рыбу в холодильник и оставил записку на кухонном столе. «Рыба в холодильнике», — написал он и мысленно добавил: «Кстати, твоя дочь уже занимается сексом». Как бы он себя чувствовал, если бы Нола узнала что-то о Лэйси и ничего ему не сказала?
Алек подбирал материалы о маяке для выступления Оливии, когда дочь вернулась домой. Он услышал, как хлопнула задняя дверь, а затем ее легкие шаги взлетели по лестнице. Он все утро репетировал, как будет говорить с дочерью. Оливия уговорила его накануне вечером по телефону сказать девочке, что ему очень понравилась прогулка с ней и он просит ее не портить все из-за глупой оговорки.
Дверь в комнату Лэйси была открыта, и сначала Алек решил, что к дочери зашла незнакомая ему девочка. Коротко стриженная брюнетка рылась в верхнем ящике комода.
— Лэйси?
Девушка обернулась, и Алек потерял дар речи. Дочь коротко остригла волосы и выкрасила их в черный цвет. В некоторых местах волосы были такими короткими, что просвечивала кожа.
— Что ты с собой сделала? — выдохнул Алек.
Лэйси уперлась руками в бока и с вызовом посмотрела на отца.
— Теперь я на нее ни капельки не похожа, верно?
20
— Моя дочь остригла волосы и выкрасила их в черный цвет, — сообщил Алек.
Оливия перевернулась на бок, убрав подальше Сильвию.
Каждый вечер телефон звонил в половине одиннадцатого, и она уже знала, кто ей звонит. К этому времени Оливия уже была в кровати. Алек признался ей в том, что ему нравится звонить ей, лежа в постели, а его постель — это самое одинокое место в доме после смерти Анни. Оливия согласилась с ним, она очень хорошо его понимала. Разговаривая с Алеком в темноте, она чувствовала себя ближе к нему. Он тоже лежал без света. Оливия спросила его об этом еще во время первого разговора.
— Девочка устала жить в тени Анни, — Оливия слишком хорошо понимала ее чувства.
— Но она выглядит как дешевка, — возмутился Алек. — У меня не выходят из головы эти мужики-рыболовы. Лэйси совершенно не смущало их внимание. Дочь призналась мне, что ее лучшая подруга занимается сексом. Может быть, она не так наивна, как мне хочется думать. Анни было всего пятнадцать, когда она впервые занималась любовью.
Оливия нахмурилась.
— Пятнадцать?
— Да, но у ее поступка были оправдания.
— Какие же? Алек вздохнул.
— Анни воспитывали без любви, хотя никогда не ограничивали в деньгах. Думаю, она пыталась найти любовь единственным доступным ей способом. И она спала со всеми подряд, была совершенно неразборчивой. Анни ненавидела это слово, но иначе о ней не скажешь.
Оливия промолчала. Она гадала, искала ли Анни любовь и в тот вечер незадолго до Рождества, когда переспала с Полом?
— А сколько лет было вам? — спросил Алек.
— Прошу прощения? Он рассмеялся.
— Полагаю, я излишне прямолинеен. Вы так отреагировали, когда я сказал, что Анни было пятнадцать, и я сразу подумал о вас самой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131