Память всегда что-то изменяет: одно блекнет, другое становится ярче, третье почти не меняется. Так и тут. Словно Суаре нарочно привел не саму книгу, а впечатление от нее. Возникает ощущение зыбкости. Покупателям таких книг зыбкость не нужна, они хотят, чтобы их убеждали. Им нужны только ласки, сказки, пряников связки…
— Здорово. (Мэй обожала аллитерацию. Аллитерация — ее профессиональная слабость. Бокал вина, пара неглупых аллитерационных острот — и она ваша. Эдвин получил работу отчасти потому, что на собеседовании он, на свое счастье, выдал несколько аллитераций.)
— Меня вот что беспокоит, — продолжал он. — У «Сутенира» давно не было хорошего бестселлера, еще со времен «Балканского орла». Хорошо расходится «Куриный бульон», но нет истинного шедевра. Нужен бестселлер.
— Как называлась последняя книга по самопомощи, которую ты редактировал?
— «Стань тем, кто не ты».
— Она хорошо пошла.
Даже Эдвин был вынужден согласиться, что «Стань тем, кто не ты» продается неплохо.
— Но все равно…
— Не волнуйся. Я раскрою тебе один секрет. Отдел биографий вот-вот подпишет контракт с уборщицей, которая якобы имела секс с вице-президентом и спикером палаты представителей… — Мэй выдержала театральную паузу, — …одновременно.
— О господи… Вице-президент же демократ, а спикер — республиканец.
— Знаю. Поразительно, правда? На одном скандале мы покроем все убытки. Не беспокойся из-за своей книжки. Пока мы окупаем затраты и получаем небольшую прибыль, все будет нормально. Грядущий «Секс в Капитолии» принесет миллионы.
— Да уж… Республиканец и демократ.
— Одновременно, — сказала Мэй.
— Невероятно. — Эдвин зажег спичку, закурил вторую сигарету за вечер (он пытался сократить) и глубоко затянулся. — Ну, секс хорошо пойдет, — процитировал он Первую Заповедь. — Люди не могут без него. Это своего рода голод.
И понятие (или, скорее, изображение) секса повисло между ними тяжелым влажным обещанием.
— Мокита, — тихо сказала Мэй, но Эдвин услышал. Мокита.
Глава тринадцатая
Когда он пришел домой, желтые бумажки исчезли — может, улетели на юг, словно бабочки. Теперь Дженни увлеклась фэн-шуй и весь день переставляла мебель в соответствии с географией мира духов. Поэтому голубые предметы теснились в восточном углу, желтые — в западном, а розовые — в северном. Телевизор с холодильником были неестественно развернуты — «для облегчения тока энергии», а кольца шторки для ванной стали ярко-оранжевыми. Теперь к Эдвину и Дженни должно прийти богатство и счастье. (Боги, стало быть, без ума от ярко-оранжевых колец шторки для ванной.)
Озирая весь этот разгуляй, он вспомнил, как Мэй однажды рассказывала о «Школьном тесте Брюса Спрингстина на совместимость».
— Как-то я прочитала статью о первом браке Спрингстина, — говорила Мэй. — Его жена была модной манекенщицей, звали ее Джулианна как-то. Журналисты где-то откопали несколько школьных фотографий жениха и невесты и поместили их рядом в статье. И знаешь что? В школе Джулианна не обратила бы на Брюса внимания. Она была из богатой семьи, королева школьных балов. Активистка, член студенческого совета. Мисс Популярность. Из тех, кто следит за модой. А Брюс наоборот — неуклюжий застенчивый изгой. Джулианна с озера Осу иго — там обитает все высшее общество. Далековато от фабрик и захудалых баров Нью-Джерси. Брюс и Джулианна вышли из разных миров. Учись они в одной школе, Джулианна смотрела бы на него свысока. Но они ведь поженились? Тогда я, глядя на фотографии, сказала, что их брак обречен. И оказалась права. Он ушел от нее к своей бэк-вокалистке, Пэтти Скиальфа, обычной девушке из Нью-Джерси. В школе Пэтти и Брюс отлично бы поладили.
Мэй назвала это тестом на совместимость: чем меньше общего у старшеклассников, тем меньше шансов на их счастливый брак.
— Мы навсегда остаемся старшеклассниками, — сказала она. — Просто скрываем это. Но наша суть на самом деле не меняется. Всеобщая любимица, как и неудачник, — пожизненные амплуа.
Мэй говорила общие фразы, но в ее рассуждениях был явный намек. Эдвин сделал вид, будто не обратил особого внимания:
— Да, есть о чем подумать. Что будешь заказывать? Вот это блюдо должно быть неплохим.
Он видел школьные фото Дженни, знал, что она была звездой в очень престижной школе для богатых. И понимал, что если бы встретил Дженни тогда — угреватый, очкастый верзила с книгой под мышкой, что выдавал латинские изречения и ронял саркастические шуточки, — она не удостоила бы его и взгляда. Это сломило бы Эдвина. (Хоть он и презирал одноклассников, но тем не менее жаждал их одобрения.) Школьные годы он провел в попытках добиться расположения товарищей, которые были гораздо глупее его. Это повышало его самооценку и добавляло высокомерия, но вместе с тем подчеркивало, что он аутсайдер. Когда Дженни согласилась с ним встретиться (о, чудо!), вскоре после того, как он устроился в «Сутенир», ему показалось, что его личность наконец-то оценили. А когда она рассмеялась его непринужденной остроте (которую он репетировал целый вечер перед зеркалом), когда с готовностью согласилась снова встретиться, Эдвин уже знал, что женится на ней. После первого же свидания. Женится, чтобы потешить свое самолюбие. Забыть школьное фото и сказать себе: «Вот видишь, все получилось!»
И вот что вышло. Медное кольцо зеленеет. Интерьер квартиры меняется по навязанной кем-то цветовой схеме, телевизор поставлен вдоль воображаемых энергетических линий, а сам он живет с фантомом. Дженни настоящей не кажется. Она скорее — фотография из школьного альбома. Вырезанное изображение в полный рост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86