Я снова просыпался, прислушивался. Мне хотелось повернуться, но я считал это неучтивым.
Лиз уютно устроилась на моем плече. Теперь я даже боялся пошевелиться и в конце концов уснул.
Проснулся от ощущения, что кто-то смотрит на меня.
Я открыл глаза, вздрогнул и сразу разбудил Лиз. Мы оба сели, виновато озираясь.
Через лобовое стекло, протерев снаружи его от снега, на нас смотрела знакомая мне веснушчатая рожица моего Тома. Он накрыл нас здесь, лежащих в объятиях друг друга.
Он не скакал на одной ноге, не кричал озорным голосом: «Э-э-э! Как не стыдно! Голубочки, любовники! Кошки на крыше!..» Он только печально и осуждающе смотрел на меня, сразу узнав, что со мной не Эллен.
Я, наверное, покраснел, как баптистский проповедник, уличенный в краже дамских панталон.
— Кто это? — возмутилась Лиз, поворачивая к себе зеркало заднего обзора, чтобы привести в порядок волосы. Они уже не лежали у нее, как крылья бабочки, а скорее напоминали прическу недавней моды, заимствованной у пещерного века.
— Это Том… Мой племянник, Том, — пробормотал я.
— Так представьте меня ему, — сказала Лиз и улыбнулась мальчишке.
Том скривился в гримасе.
Я открыл дверцу.
— Хэлло, Том! — сказал я. — Это Лиз… моя жена.
Лиз быстро взглянула на меня.
Том оторопело уставился на нас. Потом по всем правилам этикета шаркнул ножкой:
— Простите, дядя Рой, я совсем не думал… Дедушка подпрыгнет до потолка. Мы совсем не ждали. Позвольте вас поздравить, миссис Бредли.
Лиз мило протянула мальчику руку:
— Мы будем друзьями, не правда ли, Том? В особенности когда я действительно выйду замуж за Роя, — и она рассмеялась.
Том посмотрел на меня, на нее и тоже рассмеялся.
Потом он заинтересовался увечьями, нанесенными моему «кадиллаку».
Лиз была удивительно настойчива, и мы втроем кое-как привели машину в относительный порядок, использовав чехол запасного колеса. Лиз оказалась по-женски искусной. Теперь хоть не видно было проклятых пружин, которые всю ночь впивались мне в бок.
Делая вид, что непринужденно веселы, мы поехали на ферму.
Пораженные старики обрадовались мне, но Лиз встретили недоуменно.
Мать, оказывается, была очень истощена и не вставала с постели.
Сестра Джен с плохо скрываемым торжеством рассматривала изорванное дорогое манто Лиз.
Мы все собрались около материнской кровати. Я не хотел делать из чего-нибудь секрет. Я рассказал, почему Лиз здесь, правда, не уточнив ее родословной.
Мой старик покачал седой, словно облинявшей, головой:
— Полиция нравов. Это нехорошо. Этим можно было бы возмущаться, если бы… Ты знаешь, Рой… Я совершенно разорен. У меня были подготовлены семена, но я не смог их использовать. Ты видишь, поля покрыты ледяной коркой.
— Это новые ледники, мистер Бредли, — сказала Лиз.
Старик не понял.
— Ледяная корка на полях, — стал он дотошно объяснять. — Я уж думал, нельзя ли посеять все-таки. Пытался вспахать обледенелую землю, сломать ледяную корку. У меня ничего не вышло, Рой. Вот, может быть, теперь, вместе с тобой?.. Иначе я совсем разорюсь, Рой…
Бедный старик, несчастный фермер, он не видел дальше принадлежавшего ему, уже несколько раз заложенного и перезаложенного участка… Он горевал о своем разорении, не в состоянии объять мыслью весь обледенелый мир, скованный новым ледниковым периодом.
Настало время второго завтрака.
Отец виновато посмотрел на меня:
— Надеюсь, Рой, ты приехал не с пустыми руками?
Джен засуетилась.
— Я могу сбегать к багажнику, — предложила она, накидывая на себя пальто. — Пора готовить ленч.
Мы с Лиз переглянулись.
— Он не дает кукурузы. Бережет на семена, — сказала мать, не то извиняясь, не то жалуясь, и посмотрела на мрачного отца.
Отец отвернулся, чтобы не встретиться со мной глазами.
А я был рад этому. Я тоже не мог смотреть на него. Я сделал знак Джен, и она, удивленная, успевшая надеть пальто, стала раздеваться.
— Нам слишком быстро пришлось уехать из Нью-Йорка, — сказал я, оправдываясь. Любопытно, что я не смел сознаться в единственном приличном поступке, который совершил в жизни, я не мог сказать, что мы с Лиз отдали все продукты голодающим.
Мать встала с постели, несмотря на общие протесты, принялась хлопотать, хотя Лиз уверяла, что мы с ней совершенно не голодны и последний раз великолепно поели в мотеле, где ночевали…
Отец сумрачно смотрел на нее.
И вдруг в дом ворвался Том.
Оказывается, он удирал из дому и носился на мотоцикле по окрестностям.
— Полиция! Полиция! — кричал он, круглыми глазами смотря на меня. — У тебя есть револьвер, дядя Рой? У нас есть дедушкин кольт и охотничье ружье. Мы будем отстреливаться, дадим бой, как индейцам!..
Отец сел за стол и опустил на руки голову.
— Полиция! — в отчаянии сказал он. — Я еще вчера слышал, что билль о морали подписан президентом. Полиция нравов рыщет по вашему следу.
— Не беспокойтесь, — сказала Лиз. — Ведь у вас есть револьвер, Рой? Или просить у вашего отца?
— Боюсь, что огневая мощь нашего укрепления будет недостаточна, — усмехнулся я.
— Не беспокойтесь, — повторила Лиз. — Дайте мне оружие.
— Вы можете попасть в апельсин на лету? — осведомился я.
— Нет, я просто застрелюсь, — спокойно ответила Лиз.
Мы с отцом переглянулись. Он спрашивал глазами. Я кивнул. Я знал, что она может это сделать.
Отец встал.
— Вот что. Пока мать готовит кукурузные блюда из семян, Том должен привезти соседа Картера.
— Он еще не продал свою ферму? — осведомился я.
Том бросился к дверям, ожидая последнего распоряжения.
— Он глава нашей общины «искренних евангелистов». Вам придется стать такими же…
— Эта секта прощает самоубийство?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148