По-видимому, я чего-то недооценил… Или того, что в «ледяной комиссии» председательствовал Рыжий Майк, или отзвука, который был вызван моими с Лиз начинаниями… Оказалось, что председатель «ледяной комиссии» сената меньше всего придавал значения моим двусмысленным репортерским стараниям. Комиссия проявила живой интерес к моей теперешней деятельности и к «плану Петрарки», как я назвал замысел превращения Юпитера во второе Солнце.
Узнав, что немалые капиталы семейства Морганов, которыми распоряжалась моя жена, направлены уже на выполнение «плана Петрарки», сенаторы произнесли краткие речи о конструктивном величии частной инициативы даже в самые грозные часы для существования человечества.
Председатель комиссии по этому поводу ничего не сказал. Он только заметил, что моему размаху следовало бы позавидовать джентльменам, сидящим в Белом доме и около него.
Однако вызвал меня Рыжий Майк совсем по иному поводу. Он был хорошо осведомлен о моих отношениях с Джорджем Никсоном и Ральфом Рипплайном. И, оказывается, он был высокого мнения о некоторых моих способностях.
Он спросил, возьмусь ли я за выполнение государственного задания? Волей или неволей, но я превращался-таки в государственного деятеля!..
Речь шла о Бурове, о моем африканском приятеле Сербурге, о болезни которого я узнал недавно от самого президента. Президент, помню, горестно вздохнул, ну а Майкл Никсон предпочитал действовать. Он сказал мне на заседании «ледяной комиссии», что помощь Бурову — долг всего человечества, избавленного им от ядерных войн. Мы, американцы, не можем остаться в стороне, а помочь больному раком может только профессор Леонардо Терми, который близок к решению проблемы.
Терми находился в Рипптауне. Майкл Никсон считал, что достать его оттуда мог только я. Я получал специальные полномочия американского президента и должен по поручению «ледяной комиссии» отправиться с чрезвычайной миссией в Рипптаун.
Так я действительно превратился в государственного деятеля и на самолете президента США вылетел в Африку.
Снова Африка! И снова свидание с боссом, с бывшим боссом!..
Сразу со знакомого аэродрома, где приземлился правительственный самолет, я отправился прямо к нему… Большей дерзости от меня он ожидать не мог.
Он лежал в кресле, обложенный подушками, с лицом мертвеца и теми же глазами негодяя.
— Хэлло, мой мальчик, — зловеще сказал он.
— Озабочен вашим здоровьем, сэр, — как и подобает дипломату, с язвительным намеком ответил я.
— Желаю вам такого же, — прорычал Джордж Никсон.
— Тогда бы мне пришлось заинтересоваться специалистами, скажем, самим профессором Леонардом Терми.
— Напрасно, — огрызнулся босс. — Не продается.
Я стал насвистывать ковбойскую песенку. После первого куплета, терпеливо выслушанного Джорджем Никсоном, я непринужденно заметил:
— Сенатор Майкл Никсон рассчитывал видеть не только меня, но и вас, сэр.
— Заткнитесь! — проревел босс, окончательно отказываясь от традиционной учтивости дипломатов. — Пусть только сунутся сюда — к Солнцу полетят новые ракеты с «Б-субстанцией». На Земле не останется и квадратного дюйма, не покрытого ледниками. Уйду в пещеры, под землю, но не оставлю никому места на Земле.
— Всем нам уготовлено место под землей, — вздохнул я, молитвенно возводя очи, и вежливо осведомился: — Надеюсь, сэр, вам удалось справиться с такой неприятностью, как раковое заболевание?
Мистер Джордж Никсон передернулся в кресле:
— Если вы имеете в виду помощь этого ученого колдуна, то он… объявил голодовку. Старый болван! Непременно хочет отдать концы раньше меня!
Я был готов ко всему, Майкл Никсон хорошо подготовил меня. Но голодовка! Бог мой!..
— Я берусь переубедить мистера Терми, — сказал я, зная, на чем теперь играть: только на жажде жизни и страхе смерти, которыми объята душа босса. — Могу вас заверить, он не просто вернется к интересующей вас проблеме, но… и поможет вам.
Джордж Никсон смерил меня взглядом.
— Почему я должен верить вам?
— У вас нет другого выбора, сэр, — резко сказал я, вставая. — Только я смогу убедить профессора Терми.
Он молчал, но ему оставалась лишь капитуляция. Он был трус.
— О'кэй, — проворчал он. — Предоставлю вам вашу последнюю возможность.
Я усмехнулся. Скорее нужно было говорить о его последней возможности.
Меня привели к профессору Леонарду Терми. Он занимал охраняемый безгусеничными танками загородный особняк, уцелевший от атомной бомбардировки.
Офицер отряда охраны собственности, тот, что выпустил меня из загона для малого человечества, дружески подмигнул. Этот верзила с белой кожей и черной душой провел меня в дом, в котором отчаянно пахло жареными бифштексами. Я даже вспомнил, что пропустил время второго завтрака.
Позвольте! Но ведь Никсон говорил о голодовке?
Комната служила прежнему владельцу кабинетом или библиотекой. Шкафы были полны научными книгами, вероятно, доставленными сейчас сюда… для соблазна старого ученого.
Профессор сидел спиной к столику, на котором призывно пахли как бы кричащие своим запахом блюда.
Я кашлянул. Профессор не повернулся.
— Как вы поживаете, мистер Терми? — почтительно произнес я.
Леонардо Терми не шелохнулся.
Тогда я зашел с другой стороны, чтобы увидеть его лицо.
Я не узнал ученого. Он поднял огромные глаза, полные мировой скорби. Лицо осунулось, заросло седой щетиной, седые волосы растрепаны, свисали за ушами длинными прядями. Горькие, тяжелые складки щек, оттеняя подстриженные усы, без слов говорили о думах этого человека.
Не знаю, узнал ли он меня. У него шевелились ноздри… И только тут я понял, какой пытке подвергался этот старый человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148