– Я желаю ему сгореть до моего возвращения. – Он встал. – Простите мое нескромное вторжение, мистер Болдуин.
Когда он, повернувшись, наклонился к Эллен, на нее пахнуло запахом виски.
– Пожалуйста, простите меня, мисс Оглторп.
Она инстинктивно протянула ему руку; сухие, тонкие пальцы крепко сжали ее. Он отошел, пошатываясь, налетев по дороге на лакея.
– Я не могу понять этого дьявольского молодого щенка! – разразился Болдуин. – У бедного старика Эмери разрывается сердце. Он чертовски умен, у него сильная индивидуальность и все такое прочее, но он ничего не делает – только пьет и скандалит… Мне кажется, что ему нужно было бы начать работать и постичь значение ценностей. Слишком много денег – вот несчастье всех этих студентиков… Ну, слава Богу, Элайн, мы опять одни. Я работал беспрерывно всю мою жизнь с четырнадцати лет. Теперь пришло время отдохнуть. Я хочу жить, путешествовать, думать и быть счастливым. Я больше не в силах переносить такой темп жизни. Я хочу научиться играть, ослабить напряжение… Вот в какой момент вы вошли в мою жизнь.
– Но я не хочу быть сторожем при вашем предохранительном клапане. – Она рассмеялась и уронила ресницы.
– Поедем вечером куда-нибудь за город. Я весь день задыхался в конторе. Терпеть не могу воскресенья.
– А моя репетиция?
– Вы можете захворать. Я вызову по телефону автомобиль.
– Смотрите – Джоджо! Хелло, Джоджо! – Она помахала перчатками.
Джон Оглторп, с напудренным лицом, со ртом, аккуратно сложенным в улыбку над стоячим воротником, лавировал между столиками, протягивая руку, облитую желтой перчаткой с черными полосками.
– Здравствуй, дорогая. Какой приятный сюрприз!
– Вы не знакомы? Мистер Болдуин…
– Простите, если я помешал… э… вашему t?te-?-t?te.
– Ничего подобного! Садись, выпьем чего-нибудь. Я как раз до смерти хотела тебя видеть, Джоджо… Кстати, если тебе сегодня вечером не предстоит ничего более интересного, забеги на несколько минут в театр. Я бы хотела узнать твое мнение о моей новой роли.
– Разумеется, дорогая. Что может быть приятнее для меня?
Напрягаясь всем телом, Джордж Болдуин откинулся назад и сплел руки за спинкой стула.
– Человек… – Он отрывал слова, точно куски металла. – Три рюмки шотландского, пожалуйста.
Оглторп уперся подбородком в серебряный набалдашник трости.
– Доверие, Болдуин, – заговорил он, – доверие между мужем и женой – чудесная вещь. Пространство и время бессильны против него. Если бы кто-нибудь из нас уехал в Китай на тысячу лет, то это ни чуточки не отразилось бы на нашей взаимной привязанности.
– Понимаете, Джордж, все дело в том, что Джоджо в юности слишком много читал Шекспира… Ну, мне пора идти, а то Мертон опять будет ругаться… Поговорите об индустриальном рабстве… Джоджо, расскажи ему о равенстве.
Болдуин поднялся. Легкий румянец окрасил его скулы.
– Разрешите проводить вас до театра, – сказал он сквозь стиснутые зубы.
– Я никому не разрешаю провожать меня куда бы то ни было. А ты, Джоджо, пожалуйста, не напивайся, а то ты не сможешь смотреть, как я играю.
Пятая авеню была розовой и белой под розовыми и белыми облаками. Легкий ветер приятно холодил лицо после нудных разговоров, табачного дыма и коктейлей. Она весело махнула рукой шоферу такси и улыбнулась ему. Вдруг она увидела пару робких глаз, серьезно смотревших на нее из-под высоких бровей на коричневом лице.
– Я давно поджидаю вас. Можно мне отвезти вас куда-нибудь? Мой «форд» стоит за углом. Пожалуйста.
– Но я иду в театр. У меня репетиция.
– Тогда разрешите мне довезти вас до театра.
Она задумчиво натягивала перчатку.
– Хорошо, если это вас не затруднит.
– Чудесно. Автомобиль тут же, за углом… Не правда ли, это ужасная наглость с моей стороны? Но это другой разговор – так или иначе, я еду с вами. Мой «форд» называется «Динго», но это опять-таки особый разговор.
– Приятно все-таки встретить по-настоящему молодого человека.
Его лицо побагровело, когда он нагнулся, чтобы открыть дверцу автомобиля.
– О да, я чертовски молод.
Автомобиль зарычал и снялся с места.
– Нас, наверно, арестуют: у меня глушитель не в порядке.
На Тридцать четвертой улице они промчались мимо девушки, медленно ехавшей в уличной толчее верхом на белой лошади. Ее каштановые волосы ниспадали ровными поддельными волнами на белый конский круп и на золоченое седло, на котором зелеными и красными буквами было написано «Антиперхотин».
– «Перстни на пальцах, – запел Стэн, нажимая клаксон, – на ногах звонки, и гибнет перхоть от ее руки!»
II. Длинноногий Джек с перешейка
Полдень на Юнион-плейс. Распродажа. Надо закрывать торговлю. МЫ СОВЕРШИЛИ УЖАСНУЮ ОШИБКУ. Стоя на коленях на пыльном асфальте, мальчишки чистят шнурованные башмаки, полуботинки, туфли, штиблеты на пуговках. Солнце сияет, как одуванчик, на носках вычищенной обуви. «Прямо в конец, мистер, мисс, мадам, в конец магазина, получена большая партия материй фантази, высшего качества, цены вне конкуренции… Джентльмены, миссис, леди, цены понижены!» МЫ СОВЕРШИЛИ УЖАСНУЮ ОШИБКУ. Надо закрывать торговлю.
Полуденное солнце мутно спиралит в окно ресторана. Засурдиненный оркестр спиралит «Индостан». Он ест пирожки, она ест сладости. Они танцуют с набитым ртом, мягкий синий джемпер льнет к гладкому черному пиджаку, обесцвеченные перекисью завитки – к гладкому черному пробору.
По Четырнадцатой улице – «трам-там-там, трам-там-там!» – идет Армия, шагают девицы – «трам-там-там, трам-там-там!» – по четыре в ряд, гром, лазурь, блеск, оркестр Армии Спасения.
«Высшего качества, цены вне конкуренции!» Надо закрывать торговлю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126