Радостное весеннее солнце кажется большим противоречием рядом с тем, что делается вокруг. Но эти разрывы, эти пулеметные очереди, этот треск оружия – историческая необходимость, чтобы вновь родилась страна Сервантеса. Последние иллюзии великих дон-кихотов рассеиваются в этих разрывах. Проблемы демократии и свободы можно разрешить только с оружием в руках, как бы это на первый взгляд ни звучало противоречиво. Вот почему твой отец здесь. Надо друзьям помочь опытом и решительностью, Как это дорого ни стоило лично мне и всем нам».
А вот письмо жене, датированное 5 июня 1937 года:
«Получил сразу два письма. Счастлив. Видно, что почта окончательно налаживается, и это настоящее счастье. Потому что письма твои – это подлинно духовное событие в моей жизни…
Теперь насчет моего здоровья. Ничего. Устал я, конечно. Но в последнее время нагрузка стала немного слабеть, и я моментально воспрянул. Мне же надо прийти в себя. Глаза тоже успокоились. Ношу черные очки от солнца. Мигрени в последнее время стали редки. О том, когда вернусь, сказать не могу. Задача еще не выполнена, и буду держать знамя до конца. То, что мы возложенные задачи выполним с честью, сомневаться не приходится. Мне, Верочка, очень приятно читать твои строки, в которых ты меня подбадриваешь. От этого у меня на сердце становится тепло. Я горжусь моей женой и дочкой… Настоящие, настоящие! Такими должны быть жена и дочь коммуниста. Верунечка, очень трудно читать те строки, где ты пишешь о своей тоске. Я этим не хочу сказать, чтобы ты не писала об этом в будущем. Пиши обязательно обо всем, что ты переживаешь, иначе письма не имеют смысла. Но трудно читать эти строки, ибо я тоже тоскую очень. Но надо найти в себе силы побороть это. Главное, чтобы быть достойным сыном страны, перед которой преклоняются даже заклятые враги. Ты знаешь, когда я очень измотаюсь, когда после трудного дня, после того как замолкают паши громкие голоса, чувствую, что нет больше сил, стоит только подумать о том, что я ведь из той страны, как становится мне стыдно и силы приходят. Это очень дисциплинирует и подбодряет. Подумай, что сказала бы ты или Тала, или те, кто верят в меня, если бы я оказался слабым?
Поэтому, прошу тебя – верь, что мы встретимся безусловно, что я приеду.
Твой Мате».
Но они больше не встретились.
Он не вернулся домой. А как хотелось еще раз увидеть этого человека, влюбленного в жизнь. Человека, который отдал себя борьбе за счастье других людей. Увидеть таким, каким вывел его Хемингуэй в сценарии «Испанская земля». Когда я шел домой, мне почему-то вспомнились слова Эрнеста Хемингуэя: «В молодости смерти придавалось огромное значение. Теперь не придаешь ей никакого значения. Только ненавидишь за людей, которых она уносит». И я подумал, что вдвойне обидно, когда смерть уносит человека, всего себя отдавшего борьбе за счастье других людей. Те, кому довелось жить рядом с ним или бороться, надолго сохранят образ сына венгерского народа, героя Испании.
XII

Затишье. Долорес Ибаррури у бойцов 2-й бригады. Бой за Бриуэгу. Разгром итальянского корпуса. Победа республиканцев. Бойцы на отдыхе. Свадьба. Вечер у Пандо
Середина марта 1937 года была на фронте более менее спокойной. Итальянцы понесли большие потери и пытались привести свои части в порядок. В это же время дивизия Листера, несмотря на тяжелые бои, полностью сохранила боеспособность, но ее бойцы и командиры нуждались хотя бы в коротком отдыхе. Ожидалось прибытие бригады, сражавшейся ранее на реке Хараме.
Весть о победе над интервентами облетела всю республиканскую Испанию и воодушевила трудящихся. Из ближайших деревень и городов в дивизию приезжали десятки и сотни подростков, юношей, девушек, стариков. Все они приносили бойцам подарки.
Частыми гостями у нас были и руководители Коммунистической партии. Особенно запомнился приезд в Трнхуэке Долорес Ибаррури, которая часто бывала на фронте. Как всегда, жизнерадостная и веселая, Долорес Ибаррури была в тот день особенно в приподнятом настроении. Она изъявила желание пойти на передовую к бойцам.
– Как, Павлито, можно посетить бойцов в окопах? Зная, что пройти на передовую можно лишь с большим риском, я ответил:
– Конечно можно, но только необязательно. Вы же не агитатор бригады и не комиссар дивизии, который шел бы в подразделения на передовую, чтобы провести беседу. Вы руководитель партии, и вам нельзя рисковать своей жизнью.
Чувствую, что мой ответ ее не удовлетворил. И Листер соглашается идти вместе с ней. Ну, а раз Листер пойдет – пойдут и все остальные, а это значит, что наберется большая группа людей. При этом каждый из них станет вести себя героем, не будет маскироваться и там, где нужно переползти, пойдут в рост.
Наверняка наблюдатели противника увидят и вызовут артиллерийский огонь. Долго шел спор. В конце концов решили идти только вчетвером: Долорес, Листер, Пандо и я. Многие командиры обиделись, не попав в нашу группу.
Долорес переоделась в мужское платье, на голове у нее красовалась испанская пилотка.
Благополучно пришли на передовую. Не успели спуститься в окоп, как Долорес сразу же со всех концов окружили солдаты и офицеры. Бойцы обступили ее, тормошат:
– Долорес, посмотри наше убежище.
– Наше безопаснее, – перебивают другие.
– Долорес, подари свою фотографию.
– Долорес, отведай из моего котелка.
– Долорес, я тебе дарю на память пилотку.
Долорес ест из солдатского котелка, берет письма, осматривает окоп, прижимается своей черной с проседью головой к пулемету.
Каким-то образом она узнала, что в батальоне есть две девушки-пулеметчицы, сражающиеся уже более трех месяцев и особенно отличившиеся в боях под Трихуэке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107