Больше добавить было нечего.
Стэнвич-Роуд, Гринвич, 25 сентября, 1845.
Дорогой кузен Николае.
Кажется, прошла вечность (она соскребла это слово перочинным ножом и заменила на «прошло много времени») с тех пор, как я уехала из Драгонвика.
Я надеюсь, что, вы как и Кэтрин, здоровы. Мои мысли все время возвращаются к вам (она остановилась, торопливо поправила букву «м» на «ш» и добавила окончание «ей») вашей доброте и гостеприимству. Пожалуйста (это слово она соскоблила). Для меня было бы большой честью узнать, что у вас все благополучно.
Она отложила ручку, и ее глаза тоскливо устремились сквозь окно на листья вяза. Как же ей подписать письмо? Не «искренне ваша», не «с почтением». Она долго не могла подобрать подходящего слова, а затем решительно взяла ручку и написала «Миранда», тщательно сопроводив подпись причудливыми завитушками, которыми ее обучили в академии.
Сложив листок пополам, она положила его в конверт и надписала адрес. Ясным погожим днем, пройдя три мили до почты, Миранда отправила письмо без марки и, вернувшись назад через поля золотарника и дальше по Стэнвич-Роуд, почувствовала, как на душе у нее становится легко.
Конечно, все остальное он прочтет между строк и пришлет ей слова поддержки.
Но неделя проходила за неделей, а ответа все не было.
Девочка просто тает на глазах, думала Абигайль, с тревогой глядя на дочь. Как хотела бы я, чтобы она никогда не ездила в этот Драгонвик и даже не слышала ни о каком Николасе. Она всегда была очень романтичной натурой, и к моему стыду, я, кажется, поощряла ее.
— Ешь хорошенько, Ренни, — приказывала она с раздражением, рожденным тревогой. — Ты похожа на ощипанного воробышка.
— Это точно, — согласился Эфраим, вытирая рот и пристально глядя на Миранду. — Что тебя тревожит все эти дни, дитя? У тебя до того вытянулось лицо, что тебе впору есть овес из кормушки.
В последнее время он был доволен дочерью. Она была такой тихой и послушной. Правда, ему казалось, что она стала худой как жердь, но девчонки такие неуравновешенные, непонятные создания, вечно со своими глупыми прихотями.
Ее отец нахмурился и открыл было рот, чтобы заговорить, но тут в разговор вмешался Нат.
— Смотрите, — закричал он, показывая на кухонное окно. — Какой-то чужак на чалой лошади въехал в наши ворота.
Миранда вздрогнула. Несмотря на весь свой здравый смысл, дикая надежда заставила ее сердце яростно забиться. Вместе со всеми она бросилась к окну, и они внимательно наблюдали за приближающимся всадником. Приезд любого незнакомца всегда был для них событием.
— Это не торговец, — заметил Нат. — У него нет никакой котомки.
Чалая пошла шагом со склоненной головой. На всаднике был шерстяной плащ и круглая шляпа.
— Кто-то сбился с дороги, — предположила Абигайль. Ей пришла в голову мысль, что этот человек мог приехать и к Миранде, но взглянув на девушку, стоявшую с разочарованным лицом, поняла, что это не Николас.
— Пойду узнаю, что ему надо, — сказал Эфраим, направляясь к двери. В этот момент незнакомец поднял голову, и Миранда удивленно вскрикнула.
— Это доктор Тернер!
Она смотрела на крепкие плечи, круглое улыбающееся лицо Джеффа и ненавидела его в этот момент за то, что он прибыл с верховья реки, что он так сильно напоминал ей Драгонвик, но не был тем не менее Николасом. Но ведь он может сообщить ей какие-нибудь новости о Николасе, подумала она с возрастающим возбуждением. Конечно, у него должны быть новости.
Пока Джефф слезал с лошади, она быстро сбежала по ступенькам.
В какой-то миг он даже не узнал ее. Ее золотые волосы были заплетены в косы и туго уложены вокруг головы. В своем розовом ситцевом платье и фартуке она выглядела очень худой и бледной, а ее карие глаза на заострившемся лице казались теперь огромными. Когда она робко ему улыбнулась, ее губы дрожали.
— О доктор Тернер! — импульсивно воскликнула она. — Вы знаете… знаете?… — она оборвала себя, сообразив что Эфраим внимательно смотрит на нее.
Джефф взял ее руку, почти не слушая, что она говорит. Он счел, что весь этот пыл, этот крик радости, когда она произнесла его имя — это все предназначено ему. Он решил, что она счастлива его видеть. Джеффа охватило невероятное волнение. В этом простом наряде она показалась ему гораздо красивее, чем в Драгонвике, где она носила роскошные модные шелка. Его тронул вид ее впалых щек и тени под красивыми удлиненными глазами.
— И кто же этот джентльмен, Ренни? — строго спросил Эфраим.
Джефф выпустил руку девушки и несколько смущенно улыбнулся.
— Я Джефферсон Тернер из Гудзона, мистер Уэллс. Может быть, Миранда рассказывала обо мне.
— Нет. не рассказывала, сэр, — ответил Эфраим.
Он тоже неправильно истолковал поведение дочери. Этот молодой человек, видимо, и был причиной всех ее вздохов и охов. Но хотя Джефф ему сразу понравился, как он всегда умел нравиться людям, Эфраим не собирался ничего предпринимать, пока не получит полного разъяснения.
Вскоре Джеффа усадили за стол, и Абигайль угостила его жареной свининой и пирогом. Миранда поняла, что ее собственное любопытство должно подождать, пока ее отец будет задавать гостю вопросы, и она двигалась от печи к столу и вновь от стола к печи с еле сдерживаемым нетерпением.
Оказалось, Джефф ездил в Нью-Йорк.
— Там живет замечательный врач, доктор Джон Френсис. У него есть новые идеи по излечению холеры. В июле в Гудзон зашло старое китобойное судно и занесло холеру из Индии. У нас, к счастью, было всего пять случаев заболевания, но двух пациентов я уже потерял.
Он отложил нож и его лицо омрачилось.
— Надеюсь, они были хорошими христианами и умерли с верой в нашего Господа, — вставил Эфраим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108