Шум стих, слушатели обменивались озадаченными взглядами, недоверчиво пожимая плечами. Этот мальчишка не вызывал у них гнева — только жалость и презрение; новые крики, новые протесты и требования только увеличили бы абсурдность ситуации.
— Прекрасно, — сказал Квентин. — В десять так в десять. Я пришлю кого-нибудь. Хотя и не надеюсь ни на какие результаты.
Он направился к двери. Зал начал быстро пустеть.
Седрик так и не разжал пальцы, намертво вцепившись в трибуну; проходившие мимо журналисты бросали на него косые, враждебные взгляды, но он этого не замечал. Из холла доносились злобные голоса немцев, выяснявших, чей подопечный главнее, чей подопечный должен покинуть Институт раньше, — Седрик этого не слышал. Он свесил голову и глубоко, с шумом, дышал, чувствуя, как холодные капли пота скатываются по лбу, по носу и щекам, забираются под воротник. Не линчевали — ну и слава Богу. Неужели бабушка действительно хотела, чтобы он попробовал свои силы на этой работе? Для нее нужно иметь докторскую степень. Да теперь для любой работы нужна докторская степень. А без магистерской и в поварята не возьмут. Заместитель директора Института — ну разве под силу такой пост тупому деревенскому парню, который читает, шевеля губами, и пишет, прикусив кончик языка?
Да нет, просто выставила меня, чтобы посильнее разозлить этих суперзвезд. Что я ни делай — все провалится и будет еще хуже.
Ему хотелось быть разведчиком, не торчать на этой проклятой трибуне, а исследовать чужие миры.
Дверь зала захлопнулась, теперь можно и расслабиться, отдохнуть. Седрик поднял голову и вытер лоб рукавом. В зале оставались еще люди, но не много, не больше десятка.
И среди них — Пандора Пендор Экклес. Она стояла прямо перед трибуной, этакий розовый ангелочек, даром что без крылышек — и улыбалась Глендиной улыбкой.
— Милый Седрик!
Пушистые ресницы затрепетали, как крылья мотылька.
И тут все прошло — и тошнота, и усталость, и отчаяние, остались только гнев и ненависть.
— Доктор Экклес?
— Наверное, вы будете сегодня смотреть голо. Ведь это тоже часть вашей работы, да? Вы будете во всех новостях, по всем каналам.
— Тоже мне, большое дело.
Даже пятнадцать минут назад Седрик и представить себе не смог бы, что осмелится разговаривать с великой Пандорой Экклес в таком тоне. Руки его дрожали от ярости.
— Обязательно посмотрите WSHB, обязательно. У меня есть нечто особенное. То, чего нет ни у кого другого. — Да уж.
Пандора сделала шаг вперед, чарующе улыбнулась и закинула голову:
— Неужели ты не хочешь поцеловать меня на прощание?
Она что, стерва, издевается?
Пальцы Седрика болезненно напряглись, казалось, еще секунда — и трибуна сломается.
— Что вы сделали с тем, что от нее осталось? Обиженно надутые губы. Глендины губы.
— Сдала на хранение. В следующий раз я, пожалуй, использую ее груди. Отличные груди! Плотные, упругие — ты согласен?
— Уходи.
— Так уж сразу? — Пандора шаловливо погрозила розовым пальчиком. — А тебе известно, что моя собственность была повреждена? Она не была такой.., ну скажем, идеальной, как следовало бы. Какой-то гадкий мальчишка все испортил — не ты ли случайно? А может, тебе еще кто-нибудь помогал?
Седрик поднял кулак. У него были очень большие кулаки.
— Уходи. — Голос его срывался. — Уходи по-хорошему.
— Господи, Седрик! Да разве так обращаются со средствами массовой информации?
Кулак с грохотом обрушился на ни в чем не повинную трибуну.
— Уходи отсюда. Сию-же-секунду!
Пандора торжествующе фыркнула, повернулась и поплыла к выходу, соблазнительно покачивая бедрами. Там стояли двое охранников — Багшо и невысокая плотная женщина. Кто-то из них открыл дверь, закрыл — и Седрик снова позволил себе расслабиться.
Несколько секунд он стоял плотно зажмурившись, с одной-единственной мыслью в голове: если от молитвы и вправду бывает какой-то толк — пусть это будет моей молитвой за Гленду.
Тогда, когда Гленда уезжала, Мадж плакала. И это еще хуже. Мадж и Бен, они же знали” что они выращивают в своем питомнике.
Гленда… Гленда… Гленда…
Так значит, он отличался от остальных… При прощании с ним Мадж не плакала.
Джо.., Брюс… Джейнис… Мег… Шон… Лиз…
Убиты, разрублены, положены на хранение, пока не востребует заказчик.
Потребовалось усилие, чтобы поднять тяжелую, чугунную голову. Теперь, после ухода гостей, зал выглядел уныло и неопрятно — пустые и полупустые стаканы и тарелки, на коврах — какой-то бумажный мусор. Официанты уже взялись за уборку.
Еда!
— Подождите!
Седрик отнес огромный поднос, выхваченный у одного из официантов, к ближайшему креслу, положил его себе на колени и начал горстями запихивать в рот крохотные треугольные бутерброды. На подносе были еще маленькие колбаски и какие-то штуки, завернутые в ломтики бекона. Уйма, целые горы. И сыр. И крекеры. Он умирал от голода.
— Когда вы ели в последний раз?
Седрик поднял глаза. Рядом с ним на хрупком, опасно ненадежном стуле сидела девушка в золотом, как солнце, костюме. По ее спине струился черный, сверкающий водопад роскошных волос.
Он торопливо дожевал, глотнул и обрел наконец способность говорить:
— Прошлым вечером. Пиццу.
— А перед этим? — рассмеялась девушка. Темная, цвета какао, кожа. Умопомрачительно гладкая — такую кожу хочется гладить, нежно и осторожно, кончиками пальцев. Черные, весело поблескивающие глаза, и волосы, тоже черные, длинные и густые.
Красивая девушка. И ямочки на щеках.
— Яблоко, утром, — улыбнулся Седрик. — Я очень торопился уехать.
— Да вы продолжайте, продолжайте. Не обращайте на меня внимания.
Девушка взяла с подноса ломтик персика, отщипнула от него кусочек, улыбнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138