Огромные, как на подбор, гориллы — даже имеющиеся среди них женщины могли бы переломить Седрика пополам одной рукой — ни в коем случае не походили на почетный караул, какой же это почетный караул обыскивает почетного подопечного с ног до головы? Подопечный этот даже немного развеселился — это что же, кто-то считает его опасным? Иначе зачем бы такая армия? Седрик не узнавал ни одного из воинов славной армии, зато охранники его узнавали, что ясно читалось на их ошеломленных лицах. Всемирная знаменитость, человек, погибший вчера на кошмарной планете бесконечно далекой звезды, погибший всерьез, безо всякого обмана, на глазах у сотен миллионов зрителей. Его возвращение на Землю было физически невозможно.
Цвета боевых скафандров ясно говорили о составе участников предполагаемых переговоров: четверо немцев были в красном, четверо — в травянисто-зеленом, а еще четверо ослепительно сверкали золотом. С красными все понятно, на погонах зеленых изображена эмблема Всемирного Парламента — земной шар, заключенный в “домик” из пяти линий, на погонах золотых — простенькая, без затей, надпись “ЛУК”. Вот и разобрались, кто тут кто.
Зеленые, золотые, да хоть бы и серо-буро-малиновые, только почему они все при оружии, ведь это г-грубейшее нарушение обычной практики? То-то на лицах институтских охранников угрожающе играют желваки, то-то их руки парят в каких-то миллиметрах от бластеров. Восемь Даниилов в компании четырех львов — и воздух настолько заряжен метафорическим электричеством, что даже чудится запах озона.
Седрик ожидал, что его проводят прямо в какой-нибудь там зал для совещаний, но не тут-то было. Для начала ему пришлось стать третьим пассажиром двухместной тележки. Слева сидел зеленый немец, справа, естественно, золотой. Говорить они, похоже, не умели — все попытки Седрика завязать светскую беседу окончились безрезультатно.
Вскоре пошли какие-то незнакомые места. На улицах и в проходах не было ни души — обстоятельство крайне странное. Время, конечно же, далеко не детское, но должен же попасться хоть один случайный прохожий. Уж не введен ли, часом, в Кейнсвилле комендантский час?
Другие тележки катились сзади и спереди, а в тех случаях, когда позволяла ширина улицы, — и по бокам. Чушь, конечно же, собачья; будь обстановка более подходящей, можно бы и посмеяться.
И сторожат, конечно же, не его, Седрика, от злых злоумышленников, а скорее всех окружающих — от него. Боятся, видимо, что чуть утрать они бдительность, как тут же кто-нибудь превратит этого длинного парня в бомбу ходячую.
Чушь там или не чушь, но к возможности такой относились на полном серьезе — целью поездки оказалась клиника, как две капли воды похожая на то, в Центре, пыточное заведение.
— Это что же, все опять, по новой? — простонал Седрик, но никто его не услышал. Глухонемые — они и есть глухонемые.
В приемном покое было не протолкнуться. Кроме неизбежных немцев, здесь собралось штук двадцать-двадцать пять врачей, а может и не врачей, во всяком случае — неких типов в медицинских халатах. Халаты тоже были трех — нетрудно догадаться, каких именно — цветов. И все эти разноцветные ребята уставились на Седрика, и все они замерли в жадном ожидании. Седрик обреченно вздохнул и начал раздеваться.
Как ни трудно такое себе представить, но сегодня Седрика обследовали даже тщательнее, чем в прошлый раз; продолжалось это издевательство часа полтора, ну, может, чуть меньше. Особенно свирепствовали золотые и зеленые, но в конце концов даже они были вынуждены признать, что в шкуре Седрика Хаббарда содержится Седрик Хаббард, 1 шт., плюс заушник, 1 шт., и ничего более. Заушник бдительные эскулапы залепили широким металлизированным скотчем, надо понимать — для экранировки. Когда сканировать, измерять и ковырять было уже нечего, они разочарованно вздохнули и позволили еле живой жертве одеться. Мятая, словно корова жевала, одежда Седрика явно прошла через те же мучения, что и хозяин. Седрик попросил расческу и получил — после короткой, но весьма горячей дискуссии, в которой участвовала чуть не вся разноцветная публика — полный отказ. Было совершенно ясно, что зеленые и золотые не доверяют не только красным, но и друг другу. А ведь гребенка — это она только с виду гребенка, и кто там может знать, какая адская машинка в ней запрятана?
Затем великомученика Седрика отвели в приемную и велели посидеть. Он сел на жесткую скамейку, привалился к жесткой стене и провел в таком положении полчаса. Предутреннее — только бы спать да спать — время ползло с выматывающей душу медлительностью. Немцы не только не отвечали на вопросы, но даже вроде бы их не слышали. Глухонемые. Седрик потихоньку развлекался, прикладывая марлю к носу — многострадальный орган дыхания снова кровоточил, и все стараниями медиков, дотошно обследовавших лобные пазухи.
Судя по голосам, доносящимся из лаборатории, там издевались над очередной жертвой, над кем именно — этого Седрик не знал. В конце концов дверь открылась, и он увидел Агнес Хаббард; красная, как свекла, с чопорно поджатыми губами, она заметно утратила свое аристократическое высокомерие. Вот-вот, попробуй сама, чем других кормишь. Седрик начал было ухмыляться, придумывать реплику поехиднее, но тут же увял под гневным взглядом бабушки.
И снова его втиснули между двух объемистых задниц, и снова замелькали незнакомые пустынные улицы, только теперь процессия была длиннее, а путь оказался дольше. Время было позднее, может быть — даже раннее, уличные фонари еле светились. Перспектива встречи с двумя загадочными и — безо всякого сомнения — могущественными людьми абсолютно не привлекала Седрика, скорее уж наоборот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138