Изукрашен он был ничуть не хуже Элии, однако все эти синяки и рубцы, ярко проступавшие на молочно-белой коже, ничуть не влияли на его намерения.
Элия раздевалась дольше, затем она присоединилась к Седрику и решительно отвела его руки.
— Имей хоть немного терпения. Полежим, отмокнем, куда нам торопиться?
Боль быстро растворялась в горячей воде. Скорее всего, Седрик никогда еще не лежал в вихревой ванне и даже не догадывался о ее расслабляющем действии.
Через некоторое время Элия перестала отталкивать его руки, и Седрик начал проявлять настойчивость.
— А как же мы это сделаем, — встревоженно прошептал он. — Я же тебя утоплю!
— А вот так! — Элия села ему на колени. — Сегодня за рулем буду я.
Никогда еще прежде не проявляла она такой агрессивности в любви; было видно, что для Седрика это тоже внове. Элия испытывала странное упоение своей властью, своей способностью почти мгновенно превратить такого большого, сильного мужчину в хрипло дышащее, спазматически вздрагивающее желе. Она работала дико, неистово, ни на секунду не останавливаясь, пока выжатый, обессиленный Седрик не взмолился о пощаде.
Тесно прижавшись друг к другу, они блаженствовали в неспешно вращающейся воде; вскоре глаза Седрика начали слипаться. Элия сказала ему: “Вытирайся и ложись, я скоро приду”, — но торопиться не стала; когда она вошла в комнату, Седрик уже крепко спал.
Вот как все просто.
Она тоже легла и некоторое время разглядывала потрясающе невинное лицо, распухший нос, тусклую бронзу рассыпанных по подушке волос, а затем велела свету потухнуть и попыталась уснуть.
Но сон не шел, в голове безостановочно вращались мысли. Как вода в ванной. Хитрая ты, исхитрилась отделаться От парня полегче. Вроде бы у героя нет никаких оснований жаловаться, что не получил от прекрасной девы положенного вознаграждения, однако Элия отлично понимала, что Седрик рассчитывал на большее. Намерения у мальчонки самые лучшие, но какой же он еще неуклюжий, неопытный, да и напора можно бы чуть поменьше. При теперешнем состоянии Элии он неизбежно причинил бы ей боль еще худшую, чем вчера.
И все же она с трудом подавляла желание разбудить Седрика, и пусть делает все, что ему заблагорассудится. Мысль эту нашептывала Элии ее совесть, а никак не интуиция — буддхи утратило уже всякий интерес к Седрику Хаббарду. Какая теперь разница, длинный он или нет, цепкий или не цепкий — вокруг бродит уйма интересных мужчин.
Она ощущала вину — ведь надо же быть такой подлой, эгоистичной, хитроумной стервой. А еще она ощущала не до конца удовлетворенное желание.
А еще — уже в чисто рациональном смысле — она раздумывала: неужели я буду такой дурой, что упущу этого парня?
Глава 17
Кейнсвилл/Нил, 9 апреля
— С добрым утром, миледи, — тошнотворно бодреньким голосом пропел Абель Бейкер. — Хотелось бы сказать, что вы сегодня просто загляденье, но для этого пришлось бы заглянуть к вам в спальню, а разве может джентльмен позволить себе подобное неприличие? Впрочем, я и так в этом уверен.
Взглянув на наглую, бесстыжую физиономию, Элия похвалила себя, что не забыла с вечера перевести коммуникатор в режим односторонней зрительной связи. Лежащий рядом Седрик негромко застонал и натянул одеяло на голову.
— Сколько же это времени?
Элия потянулась и протерла глаза кулаками. Господи, ну что же это за мука такая, ведь каждая косточка ноет.
— Без скольких-то минут шесть. Ваши подозрения насчет Ориноко вполне подтвердились, вот мы и решили не будить порядочную девушку без крайней к тому необходимости. Лабораторные исследования выявили на этой планетке какую-то кошмарную гадость. У всех мышей появились злокачественные опухоли, Грант объявил полное эмбарго.
К приезду Элии в Кейнсвилл Ориноко был уже обследован долговременной экспедицией и получил первый класс — с вопросительным, до окончательного подтверждения, знаком. Значит, ее интуиция имеет глубину по крайней мере в несколько дней — только этого же очень мало. А вдруг пройдет год, десять лет — и у всех людей, переселившихся на Тибр, появятся опухоли?
Встать, откинуть одеяло она не решалась — слишком уж нахально поблескивали глаза Бейкера, слишком уж мало они напоминали застывшие, остекленевшие глаза человека, стоящего перед пустым экраном. Слишком уж много в кейнсвиллской Системе хитрых лазеек, позволяющих — обладая соответствующим мастер-кодом — обойти любой запрет.
— Так что весь сегодняшний день, — продолжал балабонить Абель, — в полном вашем, Ваше Высокопревосходительство, распоряжении — в смысле, конечно же, что касается нас, оперативного отдела. Кинто и Аск будут завтра, а потом сядем рядком, поговорим ладком, решим насчет Тибра или, там, может, не Тибра. Я бы ни в жизнь не посмел бы потревожить вас в такое время, но только мы тут вроде засунули куда-то несколько метров заместителя директора, и я вот так подумал, а может, вы видели, где эти метры валяются — так, вдоль или на катушку намотанные.
Остряк-самоучка!
— Спросите у Системы.
— Увы, Ваше Высокопреосвященство, увы. Спрашивал я у нее, и безо всякого толку. Так что если он, часом, попадется вам под руку, или там под ногу, так вы скажите ему, что журналисты будут с минуты на минуту. Хорошая у вас комнатка.
Абель Бейкер растворился.
В то же самое мгновение спальню Элии огласил тоскливый, приглушенный одеялом стон.
— Боже милосердный, спаси и помилуй нас грешных!
— Ну вот, точно говорю, этого красавчика выгнали из детского сада за неуспеваемость.
Постанывая от боли, Седрик перекатился на спину.
— Ой, мама! Люди добрые, пожалейте несчастного калеку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138