С радостным криком Элия бросилась туда, откуда доносились звуки гитары.
Она мчалась по узким тропинкам между брезентовых загородок и расстеленных матрасов, между спящих людей и людей, сидящих в позе лотоса, между людей разговаривающих и плачущих, между людей, глядящих на нее с удивлением, и людей, кричащих ей что-то вслед. Тропинки сходились, расходились, Элия бежала сложным зигзагом, неизменно приближаясь к источнику звука. Она обогнула объектную пластину с ее каймой из сохнущих пеленок; младенческий рев резал уши, теперь к нему прибавился и запах младенцев. Среди смуглых лиц попадались и бледные — похоже, здесь не одни только банзаракцы.
Вот он!
Хотя видна была только спина, рост не оставлял места для сомнений. Пел он плохо, гитарой владел еще хуже, однако аудитория — рассевшиеся полукругом подростки — не выказывала никаких признаков недовольства.
— Седрик!
Элия бросилась вперед, схватила его, развернула — песня оборвалась на громком нестройном аккорде (дискорде?), — а затем обняла за тощую, жилистую шею и поцеловала. Подростки восторженно завопили.
Он поражение отшатнулся.
Это был Седрик. И покраснел он, как Седрик. Но вот что-то с ростом, Седрик был вроде повыше. И волосы слишком длинные. И нос целый. Семнадцати-наверное-летний подросток, совершенно ошарашенный нахальством незнакомой девицы, бросившейся на него со своими непрошеными поцелуями.
Сатори несколько просчиталось: перед Элией стоял не Седрик, а его генетический двойник.
Глава 23
Кейнсвилл, 11 апреля
Седрик даже и не заметил, как начал клевать носом, а потом его разбудили.
И сколько же это я проспал? Долго, наверное, — вон как шея затекла, не повернуть.
Он встал, пошатнулся и побрел вслед за бабушкой к двери. В тяжелой, как чугун, голове — полная каша. Агнес Хаббард спустилась по трапу уверенной, царственной поступью, Седрик же цеплялся ногами за каждую ступеньку. Бок о бок они направились к центру ангара; разноцветные охранники остались около самолета.
Те двое, прилетевшие на “Боинге”, уже вернулись — надо понимать, из медицинского центра, вывернутые наизнанку. Они тоже шли к центру купола, к четырем стоящим там креслам, их тоже не сопровождал ни один охранник. Три частные армии будут наблюдать переговоры с почтительного расстояния и не услышат ни слова — разве что с помощью микрофонов направленного действия. Доктор Фиш знает дело туго, так что ангар давным-давно нашпигован этими микрофонами, да и в самолете гостей их тоже хватает, можно не сомневаться, но все это — не для рядовых охранников.
— Джулиан Вагнер Гранди, из ЛУКа, — сказала бабушка. — И Ольсен Паращук Чен, спикер Парламента.
— О'кей, — кивнул Седрик. — И я не говорю ни слова.
— Ни слова. Возможно, что тебя даже звать сегодня не Седрик.
Они подошли к креслам. Гости, успевшие уже сесть, не встали и не поздоровались, ограничившись сухими кивками.
Скуластое, с, узкими, заплывшими щелочками глаз, блестящими, иссиня-черными волосами и светло-шоколадной кожей, лицо Чена знал, наверное, каждый человек в мире. Трудно остаться спокойным, когда по левую твою руку сидит директор Института, а по правую — спикер Всемирного Парламента, однако Седрик не испытывал и следа почтительной робости, в которую — всего три дня назад — ввергла его встреча с Генеральным Секретарем ООН. То ли он стал относиться к знаменитостям наплевательски, то ли не совсем еще проснулся.
— Мне казалось, что четвертым участником нашей встречи будет Уиллоби Хейстингз.
Голос Чена звучал низко и размеренно, как рокот подземной реки.
— Это — мой внук, Моррис Хаббард.
— А мне казалось, что вашего внука зовут Седрик, — гнусаво пропищал Гранди. Его голову покрывал нежный пушок тонких, мышиного цвета волос, узкие, непомерно длинные пальцы неприятно напоминали щупальца какой-нибудь глубоководной твари. Основатель и бессменный президент ЛУКа выглядел не очень представительно — сутулая невысокая фигура, иссохшая чуть не до полной бесплотности. — Или я запамятовал? — Гранди иронически усмехнулся, обнажив длинные желтые зубы.
— Это был другой мой внук, — бесстрастно сообщила Агнес Хаббард. — Он утерян — фактически погиб — на планете, именуемой “Нил”.
— Идентичные близнецы? — Еще одна желто-зубая усмешка.
— Нечто вроде. Спонтанное деление яйцеклетки при размораживании. Он — точнее говоря, они — зачаты после смерти родителей.
Седрику было холодно. Он изо всех сил боролся с дрожью и очень жалел, что новенькая, ни разу ненадеванная куртка осталась в номере. Бабушкино наглое, беззастенчивое вранье не вызывало у него ни малейшего протеста. Она же совсем не надеется, что кто-то тут ей поверит, так что это и не вранье даже, а что-то совсем другое. Здорово это она, я бы так не смог, только вот имя могла бы придумать получше, а то Моррис какой-то.
— И сколько же у вас, госпожа директор, внуков? — пророкотал Чен.
— Даже и не знаю толком. Я давно их не пересчитывала.
— А! Но, разумеется, свидетельства о рождении в полном порядке.
— Разумеется.
Врет, конечно же, но за бумажками дело не станет, появится необходимость — их подделают в пять минут.
— Ну а нос? — не отставал Гранди. — У Седрика был точно такой же. Должны ли мы понимать, что в момент некой будничной семейной ссоры эти идентичные близнецы проявили абсолютную идентичность реакции и одновременно саданули друг друга в идентичные носы? Ну да, конечно, монозиготным зачатием можно объяснить и не такие чудеса.
Ни Чен, ни бабушка не обратили на эту тираду никакого внимания, в стылом воздухе повисла тишина. И Гранди, и Чен, думал Седрик, прекрасно знают, что я — генетическая копия Хейстингза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138