Он сел на скамейку.
– Хорошо, я подожду.
Она огляделась в поисках телефонной будки.
– Телефоны там, около туалетов, – с готовностью подсказал он. – У тебя деньги остались?
– Да. До скорого.
Телефон она нашла довольно легко. После третьего гудка отозвался Пабло.
– Джульетта, привет, как дела?
– Хорошо. Линдсей дома?
– Она еще спит. Разбудить?
– Да, пожалуйста.
На это у него ушло почти пять минут. Джульетта слушала в трубке, как чирикают птички. Потом закрыла глаза и представила, что сидит у Пабло на кухне, глядя в сад, перед ней шезлонги и странные кусты с огромными листьями.
– Джульетта?
– Привет.
– Ты где?
– В аэропорту.
– Вот как? Я думала, ты улетела еще вчера!
– Нет. D?sol?e . Я все еще здесь, но осталось недолго.
– Я вовсе не это имела в виду. Я рада, что ты позвонила.
– Я хотела сказать… В среду вечером все было так странно.
– Забудь. Тебе лучше?
– Ты нашла кассету? – спросила Джульетта.
– Да.
– И что? Что он танцевал в Берлине? Ты выяснила?
Линдсей, помолчав немногу сказала:
– Песню.
– «Renacer?»?
– Да. «Renacer?». Это действительно ужасно. Бедная Нифес.
– Зачем он это делает?
– Понятия не имею.
Джульетта молчала. Линдсей почувствовала, что подругу гложут какие-то сомнения, и решила ее ободрить:
– Джульетта, думаю, ты все делаешь правильно.
– Линдсей, я хотела спросить тебя еще кое о чем.
– Давай.
– Что такое «ЭСМА»?
Пауза.
– Линдсей, я была там. Сначала на улице Ламбаре. а потом возле этих казарм.
– Mon Dieu, mais…
– Почему ты мне не сказала, что знаешь, о чем речь?
– Я? Да я понятия не имела. То, что ты говоришь, для меня новость. Ламбаре – название улицы? Никогда о такой не слышала.
– А «ЭСМА»? Ты ведь знаешь это название, правда?
Пауза.
– Линдсей, не молчи!
– Да. Конечно, знаю, черт побери. Каждый здесь знает что такое «ЭСМА».
– Почему же ты мне ничего не сказала?
Линдсей громко втянула носом воздух.
– Ну?
– Хочешь, чтобы я прочитала тебе лекцию по истории?
– А почему так агрессивно?
– Я не агрессивна. Вот представь себе, к примеру, что я приехала в Берлин, к тебе в гости, мы вместе едем в Польщу и случайно проезжаем мимо таблички, на которой написано «Освенцим», и я спрашиваю тебя: «Джульетта, а что такое „Освенцим“?» Что бы ты обо мне подумала?
– Освенцим? Но… я ничего не понимаю, – растерялась она. – Как это… что…
– Вот именно, – перебила ее Линдсей. – Ничего не понимаешь. Потому что ничего не знаешь об этой стране. Поезжай-ка лучше домой, Джульетта. Ты мне очень нравишься, правда. Но здесь тебе совершенно нечего делать…
Джульетта положила трубку и несколько секунд стояла не двигаясь, с закрытыми глазами. «Будь ты проклята, – сказала она себе, – ведешь себя как дура». Прошло не меньше минуты, прежде чем она сумела немного взять себя в руки, с мрачным лицом подошла к кассе, отдала монетку в одно песо и вернулась в зал вылетов.
27
Отец с недоумением наблюдал за ней, пока она шла к нему, однако ему хватило ума не спрашивать, чем она так подавлена.
– Выход четыре, это наверху, – сказал он, махнув рукой в нужном направлении.
Спросить его, чем он занимался в четверг? Они уже приближались к таможенному контролю, перед которым выстроилась длинная очередь. Наконец поставили сумки на движущуюся ленту, потом отец выложил ключи, мелочь и мобильный телефон в пластиковую корзину и благополучно миновал детектор металла.
Джульетта прошла за ним. Лицо у нее все еще пылало, взгляд был отсутствующий. Она забрала с ленты свои вещи и медленно двинулась в сторону паспортного контроля. Отец шел на несколько шагов впереди. Потом оглянулся, улыбнулся и остановился подождать. Заметив, что выражение ее лица не изменилось, приподнял брови, но, так ничего и не сказав, отвернулся.
Перед паспортным контролем людской поток замедлился. Поверх голов других пассажиров Джульетта бросила взгляд на пограничников, присматриваясь, как они работают: проверяют паспорта и проездные документы, потом ставят печать и делают знак рукой, разрешая проход. Стоит ей пройти паспортный контроль, и пути назад не будет. Она нервно кусала губы. Перед ними шесть человек. Вдруг в голову пришла мысль, от которой решимости поубавилось: театр. Если она не сядет сейчас в самолет, то потеряет место. Еще несколько шагов, и все будет в порядке. Завтра примерно в это же время она окажется в Берлине, а в понедельник – в тренировочном зале. «Вердиана» и «Щелкунчик». Директриса отпустила ее ровно на неделю. И она-то уж точно выполнит свой ультиматум. Если Джульетта не вернется к понедельнику, лучше ей вообще больше там не появляться.
Перед ними четверо. Она оглянулась: за таможенным контролем выход в зал. Почему ее не покидает чувство, что оттуда за ней наблюдают? Мужчина с бородой? Нет. Похоже, она и вправду близка к помешательству. Она снова посмотрела на отца. Но глаза ей не повиновались: скользили по его лицу, выхватывая какие-то мелочи – плохо выбритое пятно на подбородке, выпирающее адамово яблоко, некрасивые губы, угловатую нижнюю челюсть с покрасневшими точками воспаленной кожи. Он явно чем-то озабочен. Опять эта невыносимая для нее смесь самодовольства, самоуверенности и контроля. Она с трудом заставляла себя смотреть на него. Двенадцать часов сидеть в самолете с ним рядом? Немыслимо.
Осталось двое. Джульетта снова обернулась. Бородатого не видно. Она сделала шаг вперед и успела заметить, как пограничник проштамповал документы пассажира, стоявшего перед отцом. Очередь отца. Вот он положил документы на стойку и сделал шаг назад. Как официально ведет себя! Будто солдат. Служащий пролистал паспорт в поисках въездного штампа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129