Мать выключила мотор и повернулась к ней.
– Потому что тебе трудно смириться с тем, что ты не центр Вселенной. И еще эти твои инсинуации об отце. Что ты себе напридумывала? Да ты представляешь, как мы испугались, когда ты умчалась в Аргентину? То, что произошло в Буэнос-Айресе, очень печально. Мне жаль этого юношу. Но от общения с ним у тебя, очевидно, помутился рассудок. Я совершенно тебя не узнаю.
Джульетта не нашлась что ответить.
10
До трех часов ночи она просидела на диване. По стеклам барабанил дождь. В берлинской модификации. Горизонтальный дождь. Из четырех бра горели только три. Перед ней на столе лежал нераспакованный пакет с видеокассетами, присланными Линдсей. И письмо, которое она только что перечитала.
Удивительно, насколько простыми оказываются многие вещи, если делать их не задумываясь. Не прошло и минуты, как она уже знала нужное имя.
– Альбертсхаген. Возле Верта?
– Поблизости от Ростока, – отозвалась Джульетта.
– У меня только один человек с такой фамилией. Лоэсс, говорите? С двойным «с»?
– Да.
– Лоэсс Конрад?
– Да, его номер, пожалуйста.
Что-то в трубке щелкнуло. И электронный голос назвал телефонный номер. Невероятно, но факт. Значит, у него были там родственники.
11
Иногда она оставалась позже всех и танцевала «Эскуало».
Специально дожидалась, пока все разойдутся, возвращалась в репетиционный зал, ставила запись и вся отдавалась музыке. В течение дня ей приходилось сдерживаться, следуя стилизованным балетным движениям, не имеющим ничего общего с этой музыкой. Гнев, ярость, животное насилие физически ощущались в ней, а Джульетте приходилось довольствоваться арабесками и глиссадами .
Этот балет ей не нравился. Она не видела смысла в попытке связать балет и танго в единое целое. Или уж, во всяком случае, не так. Это ведь земля и воздух. Они прямо противоположны друг другу. Хореография Бекманна неверна. Пока Джульетта, закрыв глаза, стояла в репетиционном зале, прислушиваясь к первым тактам «Эскуало», ей пришла на ум фраза, сказанная как-то Линдсей: «Целых тридцать лет танго защищалось от Пьяццолы. Народ не хотел его. В него даже плевали на улице. И Пьяццола изгнал из танго народ: певцов и танцоров».
Это наблюдение носило не менее сумбурный характер, чем все остальные. Но отчасти было верным. Музыку Пьяццолы с балетом роднило именно «изгнание народа», удаленность от истоков, огромная дистанция от этнической культуры, откуда оба эти искусства вели свое происхождение. И то и другое оставались элитарными искусствами, но занимали при этом противоположные полюса элитарности. Так возможно ли перебросить мост?
Интересно, Дамиан тоже чувствовал это? Танцевал свои собственные шаги. Шаги Джулиана. Шаги из того па-де-де, которое разучивал с Лутцем. Закрыв глаза, она все так же ясно видела ту сцену. Его движения тогда околдовали ее. И теперь она знала почему. Потому что перед ней предстал другой полюс в той же нише: полная противоположность балету. И вот она сама в это ввязалась. Так хотелось думать о Дамиане без этой боли, без чувственной глухоты. Она вспомнила, что он говорил ей той ночью после поездки на Шлахтензее. Закрыв глаза, представила, что пол – это магнит, а ее ноги сделаны из железа. Колени и бедра сведены вместе. Торс прямой и почти недвижный. Грудь гордо торчит вперед. И начала движение – крадущаяся, кошачья походка. Иногда она часами танцевала под эту музыку. Импровизировала переходы между обеими партиями и, таким образом, исполняла всю пьесу одна. Двигалась, словно в трансе, ведя непрерывный немой диалог с ним. На какое-то время это помогало. Она чувствовала его близость.
Но случались дни, когда она была настолько подавлена, что не могла задерживаться в театре ни на минуту: сразу же после репетиции мчалась домой и падала на кровать. Как-то раз отчаяние ее оказалось настолько сильным, что она решилась вставить в магнитофон одну из видеокассет, присланных Линдсей. Вдруг это поможет ей поскорее забыть его. Она пересмотрела в записи «Эскуало» – ту копию, что сделал для нее Лутц и отослал тогда в Аргентину. Но скоро не выдержала. Села на пол прямо перед телевизором и безудержно зарыдала. Пора с этим заканчивать. Почему он так подло поступил с ней? Ушел, не сказав ни слова? После такой прекрасной ночи… Потому что он черствый, бездушный человек и у него помутился рассудок! Она заставляла себя смотреть на экран. Потом внутренне собралась и сунула в магнитофон другую кассету.
На коробке стояло: «1, 1995». На экране сразу же замелькали кадры. Это было одно из первых его выступлений в паре с Нифес. Линдсей приложила записку, где стояло время и место съемки. «Салон Каннин». Съемка явно любительская, сделанная, возможно, кем-то из публики. Каждый раз, когда камера дергалась – а это случалось нередко, – в кадр попадали зрители, плотными рядами сомкнувшиеся вокруг танцплощадки. Атмосфера напоминала представление Эктора и Бьянки в «Альмагро». Не специальное шоу, просто выступление в рамках обычного танцевального вечера. Нифес и Дамиан представлялись зрителям в качестве новой пары.
Какая потрясающая хореография!
Она не могла оторвать взгляд от экрана, где в бешеном темпе сменялись разнообразные фигуры в исполнении Дамиана и Нифес. Потом переключила внимание на него: его лицо, его точные движения. Постепенно ей удалось взять себя в руки и следить не столько за танцором, сколько за танцем. Временами ей казалось, что он танцует вовсе не с Нифес – между ними есть что-то третье, невидимое, угрожающее, вызывающее у него глубокую ненависть. Дамиан преследовал Нифес, постоянно разбивал ее движения, но при этом дело было как бы вовсе и не в ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129