Потом они расстались.
Опять Нифес! Это тупик. Ее номер телефона есть в журнале, но даже если она уже вернулась из Берлина, Джульетте это вряд ли поможет. Не может же она позвонить Нифес и спросить, где найти Дамиана!
– А ты брала у него уроки?
– Да. В прошлом году.
Ну конечно! Она у него училась. Иначе откуда бы взяться этим шагам.
– Я слышала, он хороший преподаватель. Не знаешь, где он преподает?
– В «Каса асул». В центре. Но сейчас он в Европе. Вернется только после Рождества.
«Каса асул». Джульетта трижды повторила про себя название, чтобы не забыть. И тут их перебили. Джульетта только хотела спросить, почему все называют Дамиана el loco, как музыка смолкла, и заиграла мелодия, означавшая перерыв между танцами. К столику, тяжело дыша, вернулась Рахель, упитанная русоволосая американка из Огайо, потная и усталая. После короткого приветствия она принялась подробно расписывать Линдсей достоинства и недостатки последнего партнера. Они говорили по-английски, углубляясь в тонкости, понятные только профессионалам, и для Джульетты их разговор оставался тайной за семью печатями. В довершение всего Линдсей поднялась и, положив руку на плечо пожилому мужчине, с которым, очевидно, была знакома, отправилась танцевать, так что Рахель вынуждена была направить свое внимание, а вместе с ним и выдыхаемый сигаретный дым на Джульетту. Однако диалог вскоре угас, ибо по поводу танго Джульетта ничего интересного сказать не могла. В конце концов Рахель не выдержала и пошла к стойке бара, пробормотав, правда, на прощание вежливое «Nice to meet you» , прозвучавшее, впрочем, совершенно неуместно после того, как все их попытки наладить общение провалились. Оказавшись, как прежде, одна за столиком, Джульетта вновь принялась следить за переполненной танцплощадкой.
Было шесть вечера. Если верить Линдсей, в «Альмагро» нет смысла идти раньше полуночи. Если Дамиан в городе и куда-нибудь выходит, «Альмагро» – то самое место, где он, вероятнее всего, появится. Джульетта бросила взгляд на изрисованную шариковой ручкой страничку журнала: карта ее перемещений по Буэнос-Айресу на ближайшие дни – план, согласно которому двигаются по городу люди из мира Дамиана. В одном из этих мест он рано или поздно объявится. У нее прибавилось несколько зацепок. Кафе «Каса асул» находилось по адресу: Тукуман, 844. Всего в трех кварталах отсюда. Джульетта уже выяснила, что улицы, ведущие с запада на восток, начинаются в центре города, и следующее за названием улицы трехзначное число обозначает не что иное, как удаленность от начала ее в метрах. Значит, «Каса асул» находится на расстоянии 844 метров от залива, то есть примерно на ее нынешнем уровне. «Каса асул». Отдохнуть в гостинице. Поужинать. «Альмагро». Позвонить Лутцу. Так представлялся ей наступающий вечер. И вдруг что-то произошло.
Изменилась музыка. Зал заполнил меланхолический плач бандониона, принуждая пары двигаться все медленнее, все задумчивее. Джульетте показалось даже, что менее ярким стало освещение. Но, наверное, это игра воображения. Потом зазвучал голос – светлый, мягкий, жалобный женский голос, обволакивающий пространство, словно вечерние сумерки, привлеченные тягучими, прекрасными звуками бандониона: Lourds, soudain semblent lourds les draps, le velours de ton lit… Джульетта прислушалась. Тяжкими, тяжкими покажутся вдруг простыни, бархат постели твоей… Французские слова, удивительный голос в сочетании с магическим, не поддающимся определению звучанием инструмента повергли ее в странное настроение. Джульетту охватило вдруг непреодолимое желание танцевать – под эту мелодию. Чувство, похожее на то, что настигло ее в фойе театра «Хамелеон», когда она услышала музыку, под которую танцевали Дамиан и Лутц. Мелодия затронула в ней нечто, о чем она и сама не подозревала. Странная, необъяснимая тоска по движению, по тому движению вдвоем, какого вообще не бывает в балете. Ее искусство вдруг показалось бездушным в сравнении с полным слиянием тел, которое она видела здесь. Она смотрела на руки мужчин – тяжелые, натруженные руки, нежно покоившиеся на спинах у дам. Смотрела на закрытые глаза женщин, следила за мягким покачиванием одной пары, идеально согласованным шагом другой. Интересно, это из-за музыки? Или из-за ее одиночества, до предела обострившего восприимчивость, совершенно изменившего ее мироощущение? Или из-за слов этой странной песни, звучавших как приговор ее собственной судьбе? Кратким, кратким покажется время вдруг, ночь начинает обратный отсчет, если я, даже я, нашу любовь забуду. Кратким, кратким кажется время вдруг, палец твой скользит вдоль линии моего сердца.
Как по мановению волшебной палочки все вдруг вернулось: боль в груди – тянущая и колющая повсюду и нигде конкретно. Правда, пока Джульетте каким-то образом удавалось еще себя контролировать. Она не заплачет. Боль такая же, как всегда, никаких изменений. Но здесь, среди людей, танцующих танго, разделивших на время танца друг с другом свое одиночество, эта боль воспринимается иначе. Джульетта перестала вдруг замечать неправильные движения танцующих и видела только людей, соединившихся друг с другом, чтобы вместе выразить мучившую их тоску. И ей больше всего на свете захотелось принять в этом участие – положив голову на грудь партнеру, двигаться под музыку, под эти слова через зал. J'oublie, J'oublie , – пел голос, и песня медленно угасала.
Слабое утешение. Но все-таки.
Забыть. Забыть.
10
Математика? Танго?
Как следует поразмыслив, она увидела в этом ключ к объединению обоих Дамианов.
Она задумчиво брела вверх по улице Бартоломе, направляясь в гостиницу, и вспоминала солнечный октябрьский вечер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129