Иногда я даже думаю, а не замыслил ли он все это с самого начала. Чтобы отомстить за себя, понимаешь? Весь предыдущий год он был одним из самых непримиримых членов партии, не давал спуску никому, кто не на сто процентов поддерживал генеральную линию. Маркус Лоэсс. В этой стране он был не последним человеком. А потом позволил себя завербовать иностранной разведке и свалил.
– Завербовать? Почему завербовать? Разве его не выкупили?
Конрад Лоэсс скривил губы. Потом посмотрел на Джульетту и потер лоб:
– Просто невозможно поверить, что ты моя племянница. Понимаешь?
– Да, – смущенно улыбнулась Джульетта.
– Если бы не это, я не стал бы ничего тебе рассказывать. Но родство важнее, правда? Он знает, что ты поехала ко мне?
Джульетта отпила кофе из чашки и только потом ответила:
– Нет.
Конрад испытующе взглянул на нее, потом затушил окурок в пепельнице и отвел глаза.
– Ну что ж. Ты его дочь и имеешь право знать. Я ничем ему не обязан и имею право все тебе рассказать.
Он налил себе кофе и выудил кубик сахара из надорванной пачки на столе.
– Маркус был хитрецом. Чем-то он взял их, потому что вообще-то неженатых выпускали не больше чем на год. А его послали сразу на два: с семьдесят второго по семьдесят четвертый. Потом он вернулся, год проучился в университете во Фрайберге, а в семьдесят пятом поехал снова, опять на два года.
– На Кубу?
– Да.
– Значит, он знал испанский?
– Конечно. Всех, кого отправляли работать за границу, специально учили языку страны, в которой предстояло жить. Он несколько месяцев учился в Институте иностранных языков в Плау-ам-Зее. За все эти годы я видел его только однажды, в семьдесят четвертом году. Через четыре месяца после того, как он вернулся с Кубы. Но уже собирался ехать туда снова. В общем-то нам не о чем было говорить. Он сходил на могилу родителей. В остальном совершенно не изменился.
– А он ничего не рассказывал про Кубу? Чем там занимался? Как жил?
– Почти ничего. Говорил только, что там жарко и грязно. Вот и все.
– А потом?
– А потом он исчез. Под Рождество в семьдесят пятом году сюда пришли агенты Штази и перевернули все кверху дном. Так мы узнали, что он смылся. В Гандере.
– В Гандере?
– Да. Понятно, что ты не знаешь. Слишком давно это было. Кстати, можно спросить, сколько тебе лет?
– Двадцать. Я родилась в семьдесят девятом.
Он смотрел в потолок, словно это помогало ему думать.
– Остров Ньюфаундленд, – сказал наконец. – Международные авиарейсы делали там промежуточную посадку. Между Кубой и Восточным Берлином это была единственная возможность выйти из самолета. Но такое происходило редко. Те, кто ездил за границу, и так имели все: возможность путешествовать, деньги, пайки, привилегии. Кроме того, у большинства в ГДР оставались жена и дети, или же на них можно было надавить каким-то иным способом. Поэтому из двух тысяч инженеров, когда-либо работавших на Кубе, убежали только трое. Сама можешь догадаться, насколько проверенных членов партии туда выпускали. Значит, и Маркус был довольно преданным слугой режима, иначе бы его просто не пустили. Не знаю и знать не хочу, чем ему пришлось за это заплатить. Даже для него это было рискованно. Я бы не удивился, если бы Штази пустилась по его следу, и, в конце концов, его уничтожила. Прости, не собирался пугать тебя: все это дела минувших дней и давно уже в прошлом.
Джульетта побледнела. Она стала растерянно оглядываться по сторонам и заметила, что Лутц проснулся и прислушивается к разговору. Но просить его выйти было как-то неудобно. Значит, он тоже все узнает. Ничего не поделаешь.
– Он сменил имя, – сказала она. – Он знал, что нужно скрываться.
Лоэсс пожал плечами.
– Не сомневаюсь, он всегда был умным мальчиком.
– Когда же он убежал?
– В декабре тысяча девятьсот семьдесят пятого года. Числа двадцать второго. Как раз в это время тут появились агенты Штази и взяли нас в оборот. Скорее всего он возвращался домой на Рождество, а по дороге исчез. Наверняка так и было.
– И с тех пор здесь о нем ничего не слышали?
Он засмеялся.
– Милая девочка, для него было бы просто самоубийством теперь здесь появиться. Ты просто не можешь себе представить, что тогда творилось. Быть связанным родственными узами с тем, кто уехал, само по себе достаточно плохо. Но удрать, занимая такую должность… Это было немыслимо.
Она кивнула.
– И как же его зовут теперь? – спросил он. Джульетта заколебалась. Но потом ей стало неловко. Дядя рассказал ей все. Почему она должна что-то утаивать?
– Баттин, – сказала она. – Маркус Баттин.
– Баттин? – удивленно переспросил он. – Ну конечно… Баттин.
Конрад смотрел в стол, качая головой.
– Вот оно как, – пробормотал он наконец. Потом вытащил какой-то предмет из внутреннего кармана ветровки. Часы на цепочке. Открыл крышку. Зазвучала веселая мелодия. Он положил часы на стол перед Джульеттой. Они казались старыми и довольно ценными. Крышка явно серебряная. Внутренняя сторона ее потемнела. Там была выгравирована какая-то надпись. Джульетта попыталась прочесть, но ничего не получилось. Потом взгляд упал на циферблат. Рука непроизвольно дрогнула, когда она прочитала слова, написанные на эмалированной табличке. Баттин. Жоайе и Орложе. Лион. Она с удивлением взглянула на Конрада Лоэсса. Тот пожал плечами.
– Старые семейные часы. Никто уже не помнит, как они к нам попали.
Джульетта вновь посмотрела на циферблат с таинственной надписью. Ее фамилия восходит к какому-то французскому ювелиру?
– А что означает надпись?
– Не знаю. Она ведь на французском.
Джульетта снова попыталась расшифровать буквы. Море завитушек, а сама поверхность заметно окислилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129