Я все еще помню продавленные соломенные матрасы, покрытые сверху зеландской периной из гагачьего пуха, груду шерстяных одеял и шуб, уютную пещерку, наполненную запахами пота и семени, моих любовных соков и сладковатым, почти выветрившимся запахом мочи и кала. Ненадолго мы затихали, я опускала голову ему на плечо, из моего носа прямо на простыни бежала белая струйка, наше дыхание, смешавшись, поднималось облачком пара, и тусклый свет превращал его в нимб над нашими головами, а под крышей дома ворковали голуби — гули-гули, — и мыши шуршали за стенкой. Струйка из носа? Ну да, я простудилась. В этом холодном, влажном климате все хлюпали носами.
У миссис Доутри имелась и еще одна причина торопить Эдди с отъездом: он принадлежал к партии Йорка. Хотя горожане в большинстве своем держали сторону Йорка, в Тауэре стоял военный гарнизон под командой лорда Скейлза, верного королю. Скейлза и его солдат тут не любили, но если б он узнал, где прячется Эдди, и явился бы сюда с сотней солдат — а всего лишь семь кварталов Ист-Чипа отделяли нас от Тауэра, — он успел бы схватить Марча прежде, чем на выручку к нему поднялось бы ополчение горожан. Во всяком случае, миссис Доутри опасалась этого, и муж вторил ей.
Все остальные времени зря не теряют. Аниш и оба его секретаря, родом с Малабарского побережья, тощие, замученные службой юноши, слепнущие от работы над бухгалтерскими отчетами и к тому же переписывающие послания князя при тусклом даже в полдень свете, трудятся над деловыми бумагами, притворяясь, будто у них хлопот по горло, — на самом деле они вот уже в восьмой или девятый раз сводят баланс и опять находят какие-то ошибки. Князь молча восседает в большом кресле во главе стола, и это выводит из себя олдермена, поскольку вообще-то это его место. Олдермен барабанит пальцами по столу и таращится куда-то вдаль, пытаясь изобразить на лице благородную меланхолию. В действительности он просто охвачен страхом и к тому же страдает от хронического несварения желудка.
Я постаралась облегчить его страдания с помощью мятного настоя. Мяту я купила у аптекаря на Поултри-Лейн. Видели бы вы эту аптеку! По стенам развешаны чучела черепахи и небольшого крокодила, чьи-то мочевые пузыри, горсткой навалены какие-то семена, и все сплошь грязное. В Виджаянагаре такую лавочку закрыл бы санитарный контроль.
Миссис Доутри, столь радушно принявшая нас в день приезда, суетится по хозяйству ее работа состоит главным образом в том, чтобы школить прислугу, — и непрерывно бормочет что-то насчет патрулей, которые королева, конечно же, расставит по всей Уолтинг-стрит, к северо-западу от ее дома, и по Эрмин-стрит — это к северу, словно только этим путем мы и можем отправиться отсюда в те края, куда мы хотели попасть. Супруга олдермена никогда не выезжала из Лондона и даже не в состоянии представить себе место, чем-либо отличающееся от столицы.
Олдермен Доутри, виноторговец, занимающийся преимущественно сладкими испанскими винами, портвейном и малагой, не показывается из своей конторы, расположенной в задней части дома. По его поручению помощники то и дело бегают в гавань, провожают отплывающие суда и встречают вернувшиеся с товаром, а сам Доутри делает вид, что страшно занят и по этой причине вот уже третий день не покидает дом, но на самом деле он сидит взаперти, потому что не хочет повстречаться с другими олдерменами, а также с людьми, отвечающими за соблюдение закона в Сити. Они начнут расспрашивать его о нашем местопребывании, а лгать Доутри не умеет. Похоже, нам оказали гостеприимство в уверенности, что мы задержимся здесь только на одну ночь.
Среди слуг нашелся предатель — так оно всегда и бывает. На третью ночь стражники явились за нами, то есть за Эдди, и были прекрасно осведомлены, в какой комнате его следует искать. Мы слышали, как они топают по Ист-Чип, как раз в тот момент, когда мы…
— Эдди, — сказала я ему, — слышишь, как звенят уздечки и цокают копыта? Это солдаты.
Но он наконец-то сумел «сделать все как следует», то есть заставил меня улечься на спину и раздвинуть ноги, приподняв и согнув колени, а сам навалился на меня сверху, опираясь на ладони и локти, и давай толочь меня, двигаясь взад и вперед, точно пестик в ступке. Ни он, ни я не получаем от этого такого удовольствия, какое мы получали, пока этим занятием руководила я. Хорошо хоть, после того как мы дважды сделали это по-моему (двумя разными способами, разумеется), я осталась влажной и готовой принять его — по крайней мере, я не испытываю особого неудобства, но, должна сказать, если б не я сама позволила ему это, я бы назвала происходящее не совокуплением, а насилием.
На свою беду, я научила его сдерживаться как можно дольше, и теперь это может погубить нас обоих.
— Ну же, Эдди, — кричу я (а они уже стучат в большую входную дверь нашего дома), — кончай скорее!
Как видите, я научилась говорить по-английски не хуже местных.
— Нет, черт побери! — бурчит он. — Не позволю им меня торопить, — и продолжает все так же монотонно тыкаться в меня.
Грохот все отчетливее, все ближе. Они вошли в дом. Слышен грохот бьющейся посуды. Я догадываюсь, что с большого стола на пол слетело то мавританское блюдо, расписанное зеленым и лимонно-желтым орнаментом, которым так гордится миссис Доутри. Я знаю, что рачительная хозяйка не вынесет подобного ущерба и не станет рисковать прочими сокровищами. Сейчас она кивком головы указывает солдатам путь. Они уже топают по первому пролету украшенной резьбой лестницы.
Их отделяют от нас только два пролета более узкой лестницы первая часть ее выходит из квадратного отверстия в потолке первого этажа, второй пролет лестницы упирается в порог низенькой дверцы, открывающейся прямо в наш приют любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132