Стараясь не прислушиваться к воплям миссис Доутри, желавшей как можно скорее прогнать нас из своего дома, я обернулся к брату Абрахаму, сопровождавшему нас из церкви Сент-Панкрац в Ист-Чип и принялся расспрашивать его.
— Можно ли вытащить их из Тауэра?
— Нет, — отвечал он. — Оттуда никому не удастся ускользнуть без сговора со стражниками.
— Со стражниками? Так Тауэр не только дворец, но и тюрьма?
— Да. Преимущественно для государственных преступников.
— Значит, князь и Аниш находятся в смертельной опасности?
Абрахам задумался, по привычке поглаживая верхнюю губу.
— Пока нет. Королевская партия надеется извлечь из них какую-нибудь выгоду, — решил он наконец. — За них, конечно же, можно получить выкуп или попытаться обменять их на тех, кто попал в плен к йоркистам. Может быть даже, используя их как заложников, Ланкастеры рассчитывают начать прибыльную торговлю специями и драгоценностями. Живые они гораздо полезнее им, чем мертвые. Скорее всего, им даже предоставят достаточно удобное помещение.
— Так что же нам делать?
— Гораздо большей опасности подвергаетесь вы с Умой. Это вы помогли Марчу бежать, а поскольку вы всего-навсего слуги, ваша жизнь никакой ценности не представляет. Королева беспощадна, она с наслаждением уничтожает своих врагов. Чтобы угодить ей, лорд Скейлз прикажет четвертовать вас на площади.
Я с содроганием припомнил изуродованные, выпотрошенные тела, развешанные над воротами Лондонского моста.
— Вам нужно как можно скорее покинуть город. Выйдите из Лондона по Уолтинг-стрит и направляйтесь в ту часть страны, где держатся йоркисты. Инек проводит вас. Но вам нужно как-то загримироваться, иначе вам не выбраться.
— Загримироваться? Но как?
— Можно… можно покрасить лица в белый цвет.
Вопли миссис Доутри сделались совершенно невыносимыми. Мне пришлось заткнуть уши, чтобы избавиться от этого шума. Пробравшись таким образом наверх, я прошел в комнату, принадлежавшую прежде князю Харихаре и Анишу, покопался в матрасе и под матрасом и был вознагражден за свои поиски — извлек два кожаных мешочка, затянутых тонкими шнурками, каждый размером с кулак. Когда я легонько встряхнул свою находку, послышался негромкий перестук, словно там были маленькие камешки. Ощупав первый мешочек, я догадался, что в нем лежат два больших корунда с острыми пирамидальными краями. К чему они нам? Эти огромные, безупречные по окраске камни были достойны монаршего скипетра. Они стоили гораздо больше, чем кто-либо в этой стране мог заплатить за них, и уж конечно гораздо больше, чем могло нам с Умой понадобиться. Потом я подумал, что князь Харихара все рассчитал: ему придется предстать перед вельможами, творящими закон и беззаконие в этой стране, перед королевой, ревниво относящейся к своим правам и привилегиям, и, скорее всего, он бы лишился этих камней, получив взамен ничтожную сумму. Доверив их мне, он знал, что я сохраню драгоценности и расстанусь с ними только в случае крайней необходимости.
Я засунул мешочки с драгоценностями поглубже в набедренную повязку (я по-прежнему носил ее под накидкой и шубой) и поспешил вниз. Инек, торговец рыбой, уже пришел и как раз занимался Умой: он намазал ей лицо смесью свиного сала и мелкой известковой пыли, так что прекрасное лицо превратилось в маску ярмарочного шута. Я хотел было возразить, что подобная внешность будет привлекать всеобщее внимание, но тут Абрахам, резко втянув в себя воздух, словно человек, внезапно озаренный прекрасной догадкой, подступил к Уме и подолом своей одежды размазал слой грима по ее лицу: из-под тонкой белой пленки проступила кое-где бронзовая кожа.
— Вот так! — воскликнул он. — Так гораздо лучше. Ее примут за прокаженную.
Инек радостно кивнул в ответ и с энтузиазмом принялся за дело. Теперь он работал аккуратнее, добиваясь нужного эффекта.
Инек не умел говорить. Это был невысокий, кругленький человечек лет сорока, почти лысый, с густыми черными усами и колючей щетиной на подбородке. Абрахам рассказывал нам, что Инек онемел еще в детстве, тридцать лет тому назад, когда на его глазах привычными в этой стране варварскими методами умертвили родителей, казнили их за то, что они укрывали у себя какого-то еретического проповедника. В те времена, после того как сожгли на костре лорда Кобема, по всей стране прошли гонения на инакомыслящих.
Достопочтенное товарищество рыботорговцев приняло сироту на свое попечение и позаботилось о том, чтобы мальчик освоил ремесло в одном из цехов. Из соображений безопасности сына казненных отправили в Лондон не стоило оставлять его в той северной рыбацкой деревне, где работали его родители. Инек оказался хорошим учеником, он быстро научился высматривать подходящий товар и заключать выгодные сделки с подплывавшими к Рыбной гавани рыболовами, сразу же отличал несвежую или несъедобную рыбу, и его осведомленность по части рыбы, водившейся в Темзе и Северном море, можно было смело назвать непревзойденной. Кроме того, Инек с необычайной ловкостью управлялся с большим ножом треугольной формы — его употребляют для разделки крупной рыбы. К сожалению, немота помешала Инеку сдать установленный экзамен и сделаться полноправным членом гильдии, поэтому он оставался наемным работником. То ли он был недоволен такой участью, то ли унаследовал строптивый характер от родителей так или иначе, Инек не прижился в Лондоне, весьма дорожил своей независимостью и переходил из одной английской гавани в другую, прислушиваясь лишь к собственному настроению. Он всегда был готов помочь всякому, в ком видел отщепенца, парию, гонимого или еретика, подобного его родителям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132