А Ленин бодрствовал до поздней ночи, то заглядывая в каюту и осведомляясь о самочувствии своих спутниц, то возвращаясь обратно на палубу. Он уверенно и быстро ходил взад-вперед, останавливая иногда матросов и вступая с ними в разговоры. Он оставался верен себе. Никакой вялости, никакого проявления слабости. Всегда любознательный, живой, подвижный, всегда устремленный вперед, идущий навстречу всем бурям и ветрам.
Он ходил, не обращая внимания на качку, а когда Красиков отыскал его на палубе и соболезнующе сказал, что Владимир Ильич только крепится и лучше бы ему тоже лечь, как это сделали все остальные, Ленин страшно рассердился и попросил не укладывать его в постель, потому что чувствует он себя совершенно превосходно.
— Превосходно, батенька! — задиристо произнес Ленин. — Понимаете, я чувствую себя совершенно превосходно.
Он чувствовал себя победителем и эту бодрость духа сохранял в Лондоне в течение всего съезда.
Ленина не пугала угроза неминуемого раскола. Борьба искровцев и антиискровцев становилась все ожесточеннее, нервы Ленина были напряжены до крайности, и все же он со всеми был неизменно тактичен и вежлив и, председательствуя, сохранял полное беспристрастие.
Помимо Ленина, среди участников съезда заметно выделялись еще два человека.
На одного Землячка взирала с почтением. На него все взирали с почтением. Все знали, что это — ума палата. Знал это и он сам.
Плеханов. Крупнейший марксист, выдающийся теоретик, знаменитый критик народничества, создатель группы «Освобождение труда». Никто ему не осмеливался возражать. Но Землячке помогал ее врожденный скептицизм. Уж очень барствен, привык быть первым, привык повелевать и несет в себе эту барственность как отличительную особенность. До обыкновенных людей еле снисходит.
Он давно уже уехал из России, и, надо полагать, скучает о ней.
Умен, умен, представителен, даже великолепен, но холоден и отчужден от всех.
Второй понятнее и ближе Землячке. Тоже умен, и к тому же в отличие от Плеханова темпераментен и эмоционален. Но нет в нем твердости и аккуратности, которые так ценны в работниках умственного труда. Бедствующий российский интеллигент. Так и хочется позвать и получше его накормить. Это Мартов. Юлий Осипович Цедербаум, видный деятель социал-демократического движения, один из редакторов «Искры».
Бледное лицо, ввалившиеся щеки, жидкая бородка, небрежно вздетое на переносицу пенсне, изо всех карманов торчат газеты, брошюры, рукописи. Ходит сгорбившись, одно плечо выше другого. А начнет говорить — сразу чувствуются и ум, и знания. Но весь какой-то несобранный. Говорит хорошо, но где-то внутри сам не ощущает ни четкости, ни ясности…
Как проигрывает он в сравнении с Лениным! Один — опустившийся интеллигент, в нем есть даже что-то от героев Достоевского, а другой — интеллигент в лучшем смысле этого слова, собранный и внешне и внутренне, от него постоянно исходит нравственная сила убежденности и правоты.
Мартов не принимает его принципиальности. Сам Мартов — человек компромисса, его место не на баррикадах, а в парламенте.
В течение съезда он все дальше отходил от Ленина, и Владимира Ильича заметно это огорчало. Он часто подходил к Мартову, спорил с ним, заводил приватные разговоры, но разногласия были слишком существенны, и к концу съезда стало очевидно, что Мартову с большевиками не по пути.
Спорили на съезде много, но далеко не все понимали глубину этих споров.
Съезд был поворотным пунктом в международном рабочем движении. В Европе рабочие партии сложились в условиях сравнительно мирного развития капитализма, в России же рабочая партия складывалась в условиях назревания революции. Перед ней стояла задача подготовки масс для революции, и именно на этом съезде, в острой борьбе с различными проявлениями оппортунизма, партия большевиков определилась как ведущая революционная сила.
В дни съезда Ленин все свои духовные силы отдавал борьбе с оппортунистами, Надежда Константиновна рассказывала впоследствии, как нервничал Владимир Ильич, почти не ел, не спал…
Съезд положил начало целой эпохе. Именно в эти дни возникла партия нового типа, которой суждено было повести пролетариат в бой против самодержавия и капитализма.
Не успел закончиться съезд, как Ленин повез искровцев на Хайгетское кладбище.
— Мы обязательно должны там побывать.
Лондон жил обычной суетливой и шумной жизнью. Субботний день шел к концу, наступал уик-энд. Оживленно торговали магазины. Тысячи лондонцев торопились за город. Из парков доносились всплески музыки.
За оградой кладбища Владимир Ильич сразу же свернул влево и пошел мимо мраморных дев и белокрылых ангелов, уверенно указывая дорогу.
Повсюду синели, желтели, лиловели цветы: бархатистые анютины глазки, маргаритки всех колеров, холодные белые лилии.
Ленин еще раз свернул у развилки и остановился возле скромной могильной плиты. Тут он обернулся, и к нему подошла Надежда Константиновна. Она подала ему цветы. Несколько прелестных палевых роз. На лепестках еще дрожали капли росы.
Землячка никогда еще не видела Ленина таким… таким… она искала слово… просветленным, подумалось ей.
Лицо Ленина выражало сосредоточенное внимание. Простым и быстрым жестом он положил розы на край плиты. И тут же обернулся к тем, кто пришел вместе с ним.
Он смотрел на своих товарищей по борьбе и молчал. Молчала Надежда Константиновна. Молчала Землячка. Молчали все. Все они находились в пути. Позади книги, рабочие кружки, стачки, забастовки, а впереди…
Впереди — революция. Пролетарская социалистическая революция!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82