Какая-то женщина стоит на каменном постаменте рядом с Царь-колоколом и кричит всем проходящим:
— Товарищи! Власть у народа! Теперь народ…
Землячка идет мимо и думает, что жизнь ее прожита не зря, а впереди столько работы, что на нее понадобится еще десять жизней.

ПЯТНИЦА, 25 ЯНВАРЯ 1924 г.
Несмотря на мороз, в райкоме полно посетителей…
Землячка почти не оставалась одна у себя в кабинете. К ней обращались с утра до ночи, все время приходилось кому-то что-то советовать, кого-то поддерживать, кого-то куда-то направлять. Она не принадлежала себе, а ей иногда хотелось остаться одной, собраться с мыслями, подумать, как и что делать дальше.
Умер Ленин…
Признанный вождь великой и могущественной партии. Враги надеялись, что его смерть поколеблет партию.
Но нельзя поколебать партию, созданную Лениным. С первых же шагов своей деятельности Ленин готовил и воспитывал партийные кадры. Твердость, верность революционному марксизму… Все те, кого он воспитал, станут теперь еще тверже, еще теснее сплотятся под знаменем Ленина.
На столе Землячки пачка газет. «Правда» за последние дни.
Землячка развернула последний номер «Правды». Почти весь он посвящен Ленину. Вся страна скорбит о его смерти.
И ею овладевает желание пойти туда, где находятся те, ради кого он жил, ради кого совершена Октябрьская революция, кому она сама отдает все свои силы. Сейчас место всех большевиков в народе.
Она надела пальто, шапку, повязала шарф.
Когда она спускалась по лестнице, кто-то спросил, не проводить ли ее. Она отказалась — «Нет, нет, я одна!».
Мороз стоял жестокий, но прохожих на улице было много, все шли в сторону «Балчуга», к Дому союзов.
Она миновала мосты, дошла до Красной площади, спустилась через проезд возле Исторического музея и увидела очередь, тянущуюся от Манежа к площади Свердлова.
Такие же молчаливые человеческие очереди медленно двигались по Тверской улице, вдоль Охотного ряда, по Большой Дмитровке. Тысячи людей со всех концов столицы непрерывно подходили к Дому союзов, вся Москва шла прощаться с Лениным.
И на Тверской, и на Дмитровке, и в Охотном ряду горели костры, и вокруг костров стояли и грелись люди.
Землячка медленно пошла по Моховой.
Ночь. Дымятся костры. Люди негромко переговариваются. Удивительная сосредоточенность.
Землячке хотелось встретить своих замоскворецких рабочих.
Она остановилась, спросила:
— Какая это организация?
— С Урала, — ответили ей. — Рабочие «Уралмеди».
Землячка удивилась:
— Сколько же вас?
— Двести человек.
Землячка прошла дальше.
— Какая организация?
— Завод «Мотор», с Серпуховского шоссе.
— Сколько вас?
— Семьсот.
Она прошла еще.
— А это какая организация?
— Нижегородская железная дорога. Завод железнодорожного оборудования…
Она шла и спрашивала — откуда, откуда? — и слышала все один и тот же ответ — Нижегородская железная дорога.
Она опять удивилась:
— Сколько же вас?
Оказалось, что с одной этой дороги прибыло четыре тысячи человек.
Вся страна прощается с Лениным!
Днем ей пришлось быть в Комиссии по организации похорон. Енукидзе в разговоре с ней сказал, что за три дня через Колонный зал прошло более полумиллиона человек, но Землячка как-то плохо представила себе эту отвлеченную цифру, а вот сейчас она реально видела, сколько народу устремилось в Дом союзов со всей страны.
А мороз пощипывал все жестче, все резче. При таком морозе даже одну эту Нижегородскую железную дорогу трудно переждать…
Землячка все никак не могла отыскать какую-нибудь свою, москворецкую организацию.
Ненадолго она задержалась возле питерских студентов. Петроградский университет прислал пятьсот человек, они мерзли, притоптывали, где-то в глубине колонны приглушенно пели «Вы жертвою пали…».
Землячка прошла еще и вдруг встретила михельсоновцев.
Рабочие завода Михельсона, того самого завода, где в августе 1918 года эсерка Каплан покушалась на жизнь Ленина.
Однако Землячка никого не узнавала — в очереди стояли молодые рабочие и работницы, недавно пришедшие на завод, зато они узнали Землячку, вероятно, не раз видели и слышали — она часто выступала на заводе.
— Товарищ Землячка, идемте с нами!
— Розалия Самойловна, не замерзли?
Они повели ее к костру.
Напротив церковки Параскевы-Пятницы полыхал костер.
— Эй, ребята! — крикнул кто-то из михельсоновцев. — Подкиньте дровишек!
И тут же откуда-то из очереди пробились двое ребят с вязанками дров за плечами.
— Откуда дрова? — удивилась Землячка.
— Принесли с собой, — объяснили ей. — В такие морозы одной казне московские улицы не отопить!
Кто-то засмеялся, на него цыкнули, и вдруг тут же кто-то заплакал.
— Ну вот еще! — послышался укоризненный женский голос. — Держитесь крепче, товарищи, Владимир Ильич не любил слез.
Говорила пожилая женщина. Землячка всмотрелась в нее, ей показалось, что она встречала ее на заводе, — старая работница и, кажется, член партии.
Строгое лицо, на вид лет пятьдесят, а может, и больше. Бывают такие лица: время высекло морщины, опустило уголки рта, слегка затуманило глаза и на этом остановилось.
Она все говорила, говорила, внятно и чуть нараспев, как говорят с детьми, когда пытаются их утешить.
— Чего плачете? — продолжала она. — Ильич не любил уныния, стыдно, товарищи. Большевики — народ закаленный.
Она долго рассуждала о том, что надо быть сильнее и бодрее, и Землячка запомнила эту женщину, запомнила, как пыталась она вдохнуть в окружающих бодрость.
А народ все шел и шел, очередь медленно продвигалась, и Землячка двигалась вместе со всеми, хотя могла бы пройти в Дом союзов по пропуску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82