Лишь в ночь на 26 октября Военно-революционный комитет разослал приказ о приведении революционных сил в боевую готовность. Юнкера окружили Кремль, а вернувшийся из Питера Ногин вступил в переговоры с командующим Московским военным округом полковником Рябцевым.
Получив известие о наступлении генерала Краснова на Петроград, Рябцев требовал вывода из Кремля 56-го полка, возврата вывезенного из Арсенала оружия и ликвидации Военно-революционного комитета.
Ультиматум Рябцева был отвергнут.
Утром 28 октября Рябцев обманным путем добился снятия в Кремле всех постов и караулов, открытия Троицких и Боровицких ворот. Юнкера ворвались в Кремль, обезоружили оставленных там солдат и учинили над ними кровавую расправу.
Рабочие ответили всеобщей забастовкой, а юнкера заняли Китай-город и вновь захватили почтамт и телеграф.
Завязались ожесточенные уличные бои. На Тверском бульваре и на Сухаревской площади. На Остоженке и на Пречистенке. На Садовой и у Никитских ворот…
Землячка вместе с другими товарищами из Рогожского ревкома все время находилась в гуще рабочих. На заводах Гужона и Дангауэра вооруженные отряды рабочих готовились к выступлению. Железнодорожники установили контроль над всеми вокзалами, предотвратив прибытие войск, направленных в распоряжение Рябцева. На фабрике Остроумова работницы говорили, что если их мужья струсят, они сами пойдут гнать юнкеров…
В гостинице «Метрополь» юнкера расположились на верхних этажах и время от времени, заметив на улице скопления людей, обстреливали Неглинную.
1 ноября революционно настроенные войсковые части подвезли артиллерийские орудия прямо к Большому театру и весь день прямой наводкой били по «Метрополю».
Здание стояло окутанное дымом и пылью. Кирпичи, обломки железа, битое стекло сыпались на тротуар. Юнкера бежали.
К вечеру перестрелка стихла, и вновь наступила тишина.
В течение всего следующего дня красногвардейские отряды теснили юнкеров. После ожесточенных схваток были заняты Солянка, Старая и Лубянская площади, Никольская улица. Красногвардейцы ворвались в Китай-город.
Измучившись за длинный суматошный день, Землячка согласилась уйти домой на короткую передышку. Товарищи из Рогожского ревкома настаивали на том, чтобы она выспалась. Было очевидно, что утром бои возобновятся, и Землячка понимала, что без нескольких часов сна она дольше не выдержит.
Она добралась до дому и едва переступила порог квартиры, как почувствовала смертельную усталость. Хотелось лишь добраться до кровати и заснуть.
Но не успела она прилечь, как в квартиру позвонили.
Землячка приподнялась, прислушалась. Разговаривали Мария Самойловна и Наумов, он чего-то добивался, а та как-то неуверенно возражала, оберегала покой сестры, в последние дни Маня не один раз уже говорила сестре, что ей нужна передышка, нельзя доводить себя до такого изнеможения.
— Что такое? — крикнула Землячка.
— Розалия Самойловна! — также громко отозвался Наумов. — Я за вами
Землячка стояла уже в дверях.
Оказывается, за ней пришел не один Наумов: в передней, у дверей, стояли еще Иванов и какой-то незнакомый солдат, они молча переминались с ноги на ногу, не вмешивались в пререкания Наумова с Марией Самойловной.
— Я слушаю вас, товарищи, — прервала Землячка спор. — Что случилось?
— Беда, — ответил Наумов и неуверенно и как-то решительно в то же время. — А может, и еще хуже. Революцию предают.
Землячка почувствовала себя уже вполне собранной.
— Кто? Где?
Но она уже догадалась, в чем дело, она этого все время боялась и не верила, что это может случиться.
— Комитет договаривается с юнкерами, — лаконично объяснил Наумов. — Их собираются выпустить из Кремля.
Землячка все поняла. Вот уже три дня как ее тревожило опасение, что товарищи из Московского военно-революционного комитета пойдут на соглашение с юнкерами.
— Откуда вы об этом узнали?
— Идет заседание Военно-революционного комитета, я только что оттуда, — объяснил Наумов. — Меня не пустили на заседание. Знаете Наташу?… В канцелярии?
Землячка кивнула.
— Она и сказала. Смидович, да и другие говорят, что надо избежать кровопролития.
— Юнкеров хотят отпустить с оружием в руках, — добавил Иванов.
— А потом они всех нас перестреляют, — вмешался, наконец, в разговор незнакомый солдат.
Разговоры о том, что надо прийти к соглашению с юнкерами, возникали в Военно-революционном комитете постоянно. Разговоры о том, что преступно разжигать братоубийственную войну, что следует избежать ненужного размежевания, что народ един…
В Центральном Комитете партии тоже шли споры. Троцкий и Каменев не придавали Москве значения, они считали, что поднимать там восстание не нужно. Троцкий считал, что судьба революции решается в Петрограде, где находился он сам. Ленин не соглашался с ним. Он придавал большое значение Москве.
— Что делать, Розалия Самойловна? — спросил Наумов.
— Действовать без промедления, — коротко произнесла Землячка, произнесла именно то, чего ждали от нее и Наумов, и Иванов, и пришедший с ними незнакомый солдат. — Пусть Иванов и вот этот товарищ, — она указала на незнакомого солдата, — идут в казармы, Иванов найдет Будзынского, пусть он выводит свой полк, а я позвоню Костеловской и мы вместе нажмем на ревком…
В Будзынском Землячка была уверена. Студент-медик, он незадолго до войны вступил в партию, был мобилизован в армию, произведен в прапорщики, направлен на фронт, там его и арестовали за агитацию среди солдат против войны. Будзынского привезли в Москву, ему грозил военный суд, но с судом что-то медлили и в течение двух лет содержали в Лефортовской тюрьме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82