ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Бравируют, посмеиваются над иными прочими, чуть ли не трусами обзывают. Это им еще Шляпников да Троцкий пример показали, да вот Бухарин подзуживает их. Весь оппортунизм идет от этих людей с прошлыми заслугами. И правильно теперь делают, что перенесли упор на рабочих от станка, призванных в партию.
Сам Ашихмин за станком никогда не стоял, но считал себя чистым пролетарием, потому что всю жизнь был рядовым послушным бойцом - то студентом пединститута, то газетным репортером, то низовым партработником. Но даже и на низовой работе он старался создавать направление; он не рвался, как усердный солдат, рубить и колоть направо и налево, он, как хороший кочегар, топку вовремя раздувал, чтобы обеспечить высокое напряжение пара.
Отец его хоть и был провинциалом, касимовским татарином, но еще в начале века переехал в Москву и уже взрослым крестился. Купец! Держал он где-то в Средней Азии на паях отары овец, а в Касимове дубильный завод каракуль выделывал. Однако татар, кроме престарелой бабки, Наум и не видывал. В доме царила мать - завзятая театралка и даже сочинительница пьес, которых никто не печатал и не ставил. Зато вечно в доме околачивались какие-то лохматые громогласные типы, пили, ели, произносили речи, хвалили мать, называя ее не иначе как шестикрылой Серафимой. А бабка ворчала: "Э-эх! Опять Серапим сабантуй делал. Все пропьет Серапим".
В мировую войну пошли семейные скандалы - мать гуляла, отец разорялся, впал в оборончество, чем вызывал чувство особого отчуждения в душе Наума. Наум терпеть не мог этих патриотов; духовно сложился он еще до войны, в период шовинистического угара, как выражалась боевая русская интеллигенция, а к ней и причислял себя Наум; тогда проповедь Достоевского о смирении в себе гордыни, подхваченная "Вехами", считалась ренегатством, всякого рода оборончество - признаком духовной дегенерации. Тезка его и двоюродный брат по материнской линии Наум Кандыба, анархист и боевик, сгинувший потом где-то в Америке, любил говорить: "Кто надежный патриет? Совершенный идиет". И еще из Пушкина: "Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей".
Люди плывут по воле волн, куда толкает их неведомая сила. А человек мыслящий чует лучше других это направление и, следственно, выбирает его сам раньше других. Это необыкновенное чутье в себе Наум открыл в революцию, и оно помогло ему идти в голове событий, тех самых, которые одерживают верх.
Сразу после Октября Наум отказался и от купеческого звания, и от наследства, впрочем, довольно скудного, и даже с отцом порвал. Отец проклял его и умер в нищете где-то по дороге в Бухару. Наум же пристал к большевикам, шумел в газетах, пытался продвинуться в аппарат. Но сдерживало его это проклятое купеческое прошлое.
Попав наконец в агитпроп Рязанского окружкома, он решил доказать, что умеет не только в газету писать или читать лекции, но и действовать решительно и беспощадно. Он даже псевдоним себе придумал - Неистовый. И теперь вот, слушая ветхого церковного звонаря, утверждался и в правоте своей личной, и в правде общего наступления на кондовую деревенскую Русь.
Они подошли к большому дому с кирпичным цоколем и деревянным верхом. Возле крытого тесом высокого крыльца Тимофей остановился и сказал:
- Таперика сами ступайте. Я туда не ходок, - и растворился в темноте.
Бабосов с Ашихминым поднялись в просторные тесовые сени, постучали в обшитую войлоком дверь.
- Рвитя смелее! Ня заперто, - звонко крикнули из дома.
Дверь подалась со скрипом, как немазаные ворота.
- Добрый вечер, хозяюшка! - сказал Бабосов.
- Проходите к столу, гостями будете!
Ведьма Верява оказалась бойкой краснолицей бабенкой средних лет; она сидела под образами в переднем углу на широкой скамье, на коленях держала девочку лет восьми и темными пухлыми пальцами мяла, оглаживала ей шейку, что-то шептала вперемежку с громкими восклицаниями: "Фыр! Куй! Пойди!" - и плевала на пол.
- Что вы делаете? - спросил Бабосов.
Ответила за нее пожилая посетительница, раскинувшая на плечах огромную клетчатую шаль:
- Жабу давит... внучке моей.
- Александр Николаевич дома?
- Проходите в горницу, - кивнула на боковую, крашенную белилами дверь Верява и снова забубнила про себя что-то важное и потаенное.
Ашихмин покачал головой и проворчал на пороге:
- Истинная тмутаракань.
В горнице за столом под висячей лампой сидели пятеро и резались в карты, - кроме Саши Скобликова и Успенского были еще Костя Герасимов, Роман Вильгельмович Юхно и медицинская сестра Соня Макарова, чернокосая красавица с эдаким вялым, сонным прищуром больших янтарных очей. Она сидела на отлете и смотрела на игроков.
При виде ее Ашихмин дернул подбородком, выпятил острый кадык на жилистой шее, и строгое сухое лицо его наморщилось в улыбке:
- Прошу простить за позднее вторжение. Заместитель заведующего АПО окружкома Ашихмин, - и подал руку Соне. - С остальными сегодня виделись.
Соня приняла его рукопожатие, словно каменный идол, даже век не подняла.
Ашихмин с Бабосовым разделись.
- Пожалуйста, садитесь, - пригласил их к столу Саша. - Самовар заказать?
- У нас есть кое-что погорячее. - Бабосов выставил на стол две бутылки портвейна и с упреком глянул на Успенского: - Нехорошо, Митя, друзей обманывать. Договорились встретиться у тебя или у меня. А ты?
- Виноват! Невольник чести, так сказать. Вот видишь, привлекли меня как старого картежника на преферанс. За компанию страдаю.
- Так это-о, за компанию, говорят, даже монах женился и кто-то удавился. - Роман Вильгельмович вытянул губы трубочкой и, довольный собой, прыснул.
- Кто же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264
Сам Ашихмин за станком никогда не стоял, но считал себя чистым пролетарием, потому что всю жизнь был рядовым послушным бойцом - то студентом пединститута, то газетным репортером, то низовым партработником. Но даже и на низовой работе он старался создавать направление; он не рвался, как усердный солдат, рубить и колоть направо и налево, он, как хороший кочегар, топку вовремя раздувал, чтобы обеспечить высокое напряжение пара.
Отец его хоть и был провинциалом, касимовским татарином, но еще в начале века переехал в Москву и уже взрослым крестился. Купец! Держал он где-то в Средней Азии на паях отары овец, а в Касимове дубильный завод каракуль выделывал. Однако татар, кроме престарелой бабки, Наум и не видывал. В доме царила мать - завзятая театралка и даже сочинительница пьес, которых никто не печатал и не ставил. Зато вечно в доме околачивались какие-то лохматые громогласные типы, пили, ели, произносили речи, хвалили мать, называя ее не иначе как шестикрылой Серафимой. А бабка ворчала: "Э-эх! Опять Серапим сабантуй делал. Все пропьет Серапим".
В мировую войну пошли семейные скандалы - мать гуляла, отец разорялся, впал в оборончество, чем вызывал чувство особого отчуждения в душе Наума. Наум терпеть не мог этих патриотов; духовно сложился он еще до войны, в период шовинистического угара, как выражалась боевая русская интеллигенция, а к ней и причислял себя Наум; тогда проповедь Достоевского о смирении в себе гордыни, подхваченная "Вехами", считалась ренегатством, всякого рода оборончество - признаком духовной дегенерации. Тезка его и двоюродный брат по материнской линии Наум Кандыба, анархист и боевик, сгинувший потом где-то в Америке, любил говорить: "Кто надежный патриет? Совершенный идиет". И еще из Пушкина: "Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей".
Люди плывут по воле волн, куда толкает их неведомая сила. А человек мыслящий чует лучше других это направление и, следственно, выбирает его сам раньше других. Это необыкновенное чутье в себе Наум открыл в революцию, и оно помогло ему идти в голове событий, тех самых, которые одерживают верх.
Сразу после Октября Наум отказался и от купеческого звания, и от наследства, впрочем, довольно скудного, и даже с отцом порвал. Отец проклял его и умер в нищете где-то по дороге в Бухару. Наум же пристал к большевикам, шумел в газетах, пытался продвинуться в аппарат. Но сдерживало его это проклятое купеческое прошлое.
Попав наконец в агитпроп Рязанского окружкома, он решил доказать, что умеет не только в газету писать или читать лекции, но и действовать решительно и беспощадно. Он даже псевдоним себе придумал - Неистовый. И теперь вот, слушая ветхого церковного звонаря, утверждался и в правоте своей личной, и в правде общего наступления на кондовую деревенскую Русь.
Они подошли к большому дому с кирпичным цоколем и деревянным верхом. Возле крытого тесом высокого крыльца Тимофей остановился и сказал:
- Таперика сами ступайте. Я туда не ходок, - и растворился в темноте.
Бабосов с Ашихминым поднялись в просторные тесовые сени, постучали в обшитую войлоком дверь.
- Рвитя смелее! Ня заперто, - звонко крикнули из дома.
Дверь подалась со скрипом, как немазаные ворота.
- Добрый вечер, хозяюшка! - сказал Бабосов.
- Проходите к столу, гостями будете!
Ведьма Верява оказалась бойкой краснолицей бабенкой средних лет; она сидела под образами в переднем углу на широкой скамье, на коленях держала девочку лет восьми и темными пухлыми пальцами мяла, оглаживала ей шейку, что-то шептала вперемежку с громкими восклицаниями: "Фыр! Куй! Пойди!" - и плевала на пол.
- Что вы делаете? - спросил Бабосов.
Ответила за нее пожилая посетительница, раскинувшая на плечах огромную клетчатую шаль:
- Жабу давит... внучке моей.
- Александр Николаевич дома?
- Проходите в горницу, - кивнула на боковую, крашенную белилами дверь Верява и снова забубнила про себя что-то важное и потаенное.
Ашихмин покачал головой и проворчал на пороге:
- Истинная тмутаракань.
В горнице за столом под висячей лампой сидели пятеро и резались в карты, - кроме Саши Скобликова и Успенского были еще Костя Герасимов, Роман Вильгельмович Юхно и медицинская сестра Соня Макарова, чернокосая красавица с эдаким вялым, сонным прищуром больших янтарных очей. Она сидела на отлете и смотрела на игроков.
При виде ее Ашихмин дернул подбородком, выпятил острый кадык на жилистой шее, и строгое сухое лицо его наморщилось в улыбке:
- Прошу простить за позднее вторжение. Заместитель заведующего АПО окружкома Ашихмин, - и подал руку Соне. - С остальными сегодня виделись.
Соня приняла его рукопожатие, словно каменный идол, даже век не подняла.
Ашихмин с Бабосовым разделись.
- Пожалуйста, садитесь, - пригласил их к столу Саша. - Самовар заказать?
- У нас есть кое-что погорячее. - Бабосов выставил на стол две бутылки портвейна и с упреком глянул на Успенского: - Нехорошо, Митя, друзей обманывать. Договорились встретиться у тебя или у меня. А ты?
- Виноват! Невольник чести, так сказать. Вот видишь, привлекли меня как старого картежника на преферанс. За компанию страдаю.
- Так это-о, за компанию, говорят, даже монах женился и кто-то удавился. - Роман Вильгельмович вытянул губы трубочкой и, довольный собой, прыснул.
- Кто же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264