ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Милая Маша! - скажет он, радуясь. - Какая ты умница, что так сделала". И она ему скажет: "Я это сделала ради тебя. Я не могу без тебя. Я люблю тебя". И заплачет. И он станет утешать ее: "Глу-упая, успокойся! Радоваться надо, а не плакать. Мы славно заживем с тобой". И ей сделается хорошо, и она успокоится и уснет.
Все так и было, как она воображала себе, - и бабка Неодора испуганно лепетала за дверью:
- Что ты, Христос с тобой, в такую темень? Ай беда стряслась?..
И не удержалась она, расплакалась от расспросов у самого порога; и он обнимал ее, утешая, целовал в холодные губы, в мокрые щеки, в глаза. Когда же она сказала, что пришла к нему навсегда, что ушла с работы и что жить ей больше негде, он даже крикнул с притворной строгостью:
- Да что ж ты прямо не сказала? Чего нам в сенях-то хорониться? Пошли, жена моя, в светлую горницу, я тебя гостям так и представлю.
- Каким гостям? - испугалась она.
- Да все друзья наши... Роман Вильгельмович, Костя да Соня Макарова.
- Погоди ты, ради бога! Дай хоть я слезы вытру, в себя приду...
- Глупая, в слезах-то лучше... Люди сходятся и живут не столько в радости, сколько в муках.
- Типун тебе на язык!
- Пошли-пошли!
Он почти силой втащил ее в горницу и сказал от порога:
- Поздравьте нас, други. Вот - жена моя! - развязал платок на груди ее, снял пальто и, обнимая за плечи, провел к столу; она смущенно улыбалась, пожимая протянутые к ней руки.
- Кажется, хозяин обалдел от счастья? Но мы ему напомним, так это-о, сухая ложка рот дерет! - прыснул Роман Вильгельмович.
На столе стояли бутылка рыковки и бутылка портвейна.
- Ради бога, извините! - Успенский бросился наливать в рюмки вино и водку, себе плеснул в стакан.
- За счастье новоявленной четы Успенских, за вашу стойкую любовь в этом непостоянном мире! - сказал Костя, подымая рюмку.
- Так это-о, горько! - крикнул Роман Вильгельмович.
- Да, друзья мои, горек наш удел, - сказал Успенский, помрачнев. Извини, Маша, но мы и в самом деле собрались здесь в минуту горькую завтра начинают выселять из Степанова: двенадцать семей обречены на изгнание из родных домов. Двенадцать семей! И малые и старые... И не осуждай нас за эту вечеринку, мы пришли на помин по невинно осужденным.
- В Тиханове намечено к высылке двадцать четыре семьи, - ответила Мария, и слезы появились на ее глазах, задрожали губы, но она пересилила себя. - Я должна была возглавить одну из боевых групп по раскулачиванию... Но отказалась... Вот почему я здесь...
- Что за грех содеян, если искуплять его должны дети малые? - сказал Успенский.
- Да в чем родители виноваты? В том, что много работали? - спросила Мария, не вытирая слез.
- Маша, кулаки есть кулаки... В потенции они враги социализма, ответил Герасимов.
- Да какие они кулаки! А если и кулаки, если и враждебны, так ведь враждебность - еще не вина! Вину доказать надо.
- Ты виноват уж в том, что я хочу есть, сказал волк ягненку, так это-о, - Роман Вильгельмович кривил губы, сдерживая неуместный смех.
- Да, товарищ волк неумолим, - грустно заметил Успенский. - И чудится мне, что за сим наступит и наша очередь...
- И тем не менее... - Роман Вильгельмович вскинул голову и прочел высоким голосом:
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья
Бессмертья, может быть, залог,
И счастлив тот, что средь волненья
Их обретать и ведать мог.
Именно бессмертья! Ибо душа стремится изведать то, что гибельно для тела. Итак, что судьбой предназначено, то и встретим с открытым лицом. Выпьем же за любовь, которая не боится смерти!.. И еще раз - горько!
- Горько! - подхватили азартно Костя и Соня.
Мария с Дмитрием Ивановичем расцеловались, и все выпили.
На закуску были грибы да капуста. Но никто и не притронулся к ним. Набросились с расспросами на Марию: какие были директивы? Кто намечал сроки? Куда повезут раскулаченных? Что разрешается брать с собой? Откуда уполномоченные?..
Расспросы да разговоры затянулись за полночь, до третьих петухов.
- Как только он сказал про теорию классовой борьбы, так все во мне перевернулось, - рассказывала Мария, вспоминая о своей стычке с приезжим инструктором. - Ах вы, думаю, клопы на теле классовой борьбы! Присосались к большому делу, чтобы злобу свою утолять и сводить старые счеты? Ну нет, я вам в таком случае не попутчица. Слуга покорная...
- А между прочим, насчет теории он это искренно, - сказал Успенский. Вся хитрость именно в теории, вернее, в искажении ее. В этом и собака зарыта.
- Перестань, Митя! - испуганно и с мольбой произнесла Мария.
- Именно, именно там вся причина. Ни Возвышаев, ни Тяпин, ни этот твой приезжий инструктор сами по себе ничего не значат. Ты напрасно грешила на Возвышаева, что-де он мстит за свое ничтожество. Он слишком глуп для этого. Просто он аккуратный и очень исполнительный, вернее, старательный человек. А если хочешь еще откровеннее - простодушный человек.
- Возвышаев простодушный! Ну, знаешь! - вырвалось у Марии.
- Да, да. Он уверовал в силу и беспорочность теории и полагает в простоте душевной, если все будет исполнено по-писаному, то оно сразу и настанет, всеобщее счастье. А потому - жми полным галопом.
- Ну где же, в какой теории написано про то, что надо мужиков разорять, выбрасывать на мороз малых детей? Опомнись, Митя!
- Полно тебе, Маша. Для таких, как Возвышаев, любая бумага - теория, а бумагу эту пишет порой писачка, а имя ему собачка, как говорил Гоголь. Все дело в том, что разумеет каждый читающий, а еще страшнее - каждый трактующий ее, тот самый, кому дано право применять ее, накладывать, как трафарет, на живую жизнь. У кого какой замах. А простору для удара в ней хоть отбавляй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264
Все так и было, как она воображала себе, - и бабка Неодора испуганно лепетала за дверью:
- Что ты, Христос с тобой, в такую темень? Ай беда стряслась?..
И не удержалась она, расплакалась от расспросов у самого порога; и он обнимал ее, утешая, целовал в холодные губы, в мокрые щеки, в глаза. Когда же она сказала, что пришла к нему навсегда, что ушла с работы и что жить ей больше негде, он даже крикнул с притворной строгостью:
- Да что ж ты прямо не сказала? Чего нам в сенях-то хорониться? Пошли, жена моя, в светлую горницу, я тебя гостям так и представлю.
- Каким гостям? - испугалась она.
- Да все друзья наши... Роман Вильгельмович, Костя да Соня Макарова.
- Погоди ты, ради бога! Дай хоть я слезы вытру, в себя приду...
- Глупая, в слезах-то лучше... Люди сходятся и живут не столько в радости, сколько в муках.
- Типун тебе на язык!
- Пошли-пошли!
Он почти силой втащил ее в горницу и сказал от порога:
- Поздравьте нас, други. Вот - жена моя! - развязал платок на груди ее, снял пальто и, обнимая за плечи, провел к столу; она смущенно улыбалась, пожимая протянутые к ней руки.
- Кажется, хозяин обалдел от счастья? Но мы ему напомним, так это-о, сухая ложка рот дерет! - прыснул Роман Вильгельмович.
На столе стояли бутылка рыковки и бутылка портвейна.
- Ради бога, извините! - Успенский бросился наливать в рюмки вино и водку, себе плеснул в стакан.
- За счастье новоявленной четы Успенских, за вашу стойкую любовь в этом непостоянном мире! - сказал Костя, подымая рюмку.
- Так это-о, горько! - крикнул Роман Вильгельмович.
- Да, друзья мои, горек наш удел, - сказал Успенский, помрачнев. Извини, Маша, но мы и в самом деле собрались здесь в минуту горькую завтра начинают выселять из Степанова: двенадцать семей обречены на изгнание из родных домов. Двенадцать семей! И малые и старые... И не осуждай нас за эту вечеринку, мы пришли на помин по невинно осужденным.
- В Тиханове намечено к высылке двадцать четыре семьи, - ответила Мария, и слезы появились на ее глазах, задрожали губы, но она пересилила себя. - Я должна была возглавить одну из боевых групп по раскулачиванию... Но отказалась... Вот почему я здесь...
- Что за грех содеян, если искуплять его должны дети малые? - сказал Успенский.
- Да в чем родители виноваты? В том, что много работали? - спросила Мария, не вытирая слез.
- Маша, кулаки есть кулаки... В потенции они враги социализма, ответил Герасимов.
- Да какие они кулаки! А если и кулаки, если и враждебны, так ведь враждебность - еще не вина! Вину доказать надо.
- Ты виноват уж в том, что я хочу есть, сказал волк ягненку, так это-о, - Роман Вильгельмович кривил губы, сдерживая неуместный смех.
- Да, товарищ волк неумолим, - грустно заметил Успенский. - И чудится мне, что за сим наступит и наша очередь...
- И тем не менее... - Роман Вильгельмович вскинул голову и прочел высоким голосом:
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья
Бессмертья, может быть, залог,
И счастлив тот, что средь волненья
Их обретать и ведать мог.
Именно бессмертья! Ибо душа стремится изведать то, что гибельно для тела. Итак, что судьбой предназначено, то и встретим с открытым лицом. Выпьем же за любовь, которая не боится смерти!.. И еще раз - горько!
- Горько! - подхватили азартно Костя и Соня.
Мария с Дмитрием Ивановичем расцеловались, и все выпили.
На закуску были грибы да капуста. Но никто и не притронулся к ним. Набросились с расспросами на Марию: какие были директивы? Кто намечал сроки? Куда повезут раскулаченных? Что разрешается брать с собой? Откуда уполномоченные?..
Расспросы да разговоры затянулись за полночь, до третьих петухов.
- Как только он сказал про теорию классовой борьбы, так все во мне перевернулось, - рассказывала Мария, вспоминая о своей стычке с приезжим инструктором. - Ах вы, думаю, клопы на теле классовой борьбы! Присосались к большому делу, чтобы злобу свою утолять и сводить старые счеты? Ну нет, я вам в таком случае не попутчица. Слуга покорная...
- А между прочим, насчет теории он это искренно, - сказал Успенский. Вся хитрость именно в теории, вернее, в искажении ее. В этом и собака зарыта.
- Перестань, Митя! - испуганно и с мольбой произнесла Мария.
- Именно, именно там вся причина. Ни Возвышаев, ни Тяпин, ни этот твой приезжий инструктор сами по себе ничего не значат. Ты напрасно грешила на Возвышаева, что-де он мстит за свое ничтожество. Он слишком глуп для этого. Просто он аккуратный и очень исполнительный, вернее, старательный человек. А если хочешь еще откровеннее - простодушный человек.
- Возвышаев простодушный! Ну, знаешь! - вырвалось у Марии.
- Да, да. Он уверовал в силу и беспорочность теории и полагает в простоте душевной, если все будет исполнено по-писаному, то оно сразу и настанет, всеобщее счастье. А потому - жми полным галопом.
- Ну где же, в какой теории написано про то, что надо мужиков разорять, выбрасывать на мороз малых детей? Опомнись, Митя!
- Полно тебе, Маша. Для таких, как Возвышаев, любая бумага - теория, а бумагу эту пишет порой писачка, а имя ему собачка, как говорил Гоголь. Все дело в том, что разумеет каждый читающий, а еще страшнее - каждый трактующий ее, тот самый, кому дано право применять ее, накладывать, как трафарет, на живую жизнь. У кого какой замах. А простору для удара в ней хоть отбавляй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264