- Лучше вы.
- Хорошо.
- Я хочу сыграть вальс Наташи из "Войны и мира" Прокофьева. Подготовил за эти дни.
Я не спросила, за какие дни. Ничего вообще не спрашивала.
- Я пойду, - сказал Андрей и поднялся с места.
- Приходи опять, когда захочешь.
Он сказал:
- Хорошо.
Из окна я видела - Андрея ждали двое ребят. Он вышел из подъезда, они подошли к нему, и все трое медленно ушли. Это были не наши ребята. Очевидно, друзья Риты Плетневой.
Андрей выступил в школе, сыграл вальс Наташи из оперы "Война и мир". Вальс, который звучит и постепенно затихает, как бы ускользает во времени. Ускользает, уходит у людей юность - так написал его Прокофьев и так сыграл его Андрей.
Когда последний звук ушел, повис где-то далеко, никто в зале не пошевелился, хотя в зале сидела сама юность, у которой еще ничто не ускользнуло и не ушло.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
На грифельной доске, которая занимала всю стену заводской лаборатории при испытательной станции, была мелом нарисована скрипка. С мелом в руках стоял Сережа. Иванчик был рядом, руки заложил глубоко в карманы (признак максимальной сосредоточенности) и слушал Сережу.
- Ель раз в пятнадцать лучше проводит звук, чем клен, поэтому верхняя дека как вибратор, нижняя как резонатор. Между ними тонкая палочка. Она соединяет деки, создает одномоментность колебаний.
- Конечно, - кивнул Иванчик.
Сережа обозначил верхнюю деку "a", нижнюю "b", бока "c" и "c1".
- Чтобы вывести из ничего все, достаточно единицы. Верно? - Сережа любил формулы.
Иванчик вытащил руки из карманов, подошел к доске и взял мел. Провел жирную черту вдоль верхней деки.
- Ровность звучания должна зависеть прежде всего от верхней деки.
- Почему только верхней?
- Источник колебаний.
- Формула должна быть единой для всего аппарата, - возразил Сережа.
- Я не отрицаю формулы, но я выделяю главный элемент, с чего надо начинать поиск.
- Согласен.
- Мне кажется, секрет, по-видимому, в едва заметных отклонениях, продолжал Иванчик. - Самое непонятное в скрипке то, что она понятна.
- Замерим частоту колебаний всех точек области резонанса, сделаем график акустических частот, одним словом, заведем фотометрическое досье.
- Все-таки странно.
- Что?
- Страдивари постиг законы акустики, конечно, интуитивно. Как практик.
- Да. Иначе быть не может.
- Спустя десятки лет физик Савар открывает законы акустики на основе изучения скрипок Страдивари. Я повторяю - физик.
- Ну!
- На основе скрипок Страдивари.
- Ну! Ну!
- Почему мы вынуждены начинать все сначала?
- Данные Савара нас в чем-то не устраивают, - спокойно сказал Сережа. - Потому что самое непонятное то, что скрипка понятна. Твои собственные слова.
- Так же точно думал Савар, не сомневаюсь.
- Возможно. Но он не учел едва заметных отклонений. Опять твои собственные слова.
В комнату заглянула девушка в беретике, который лежал на ее голове синим блюдечком. Увидела чертеж.
- Вы еще не ушли? Что это, ребята?
- Скрипка, - ответил Сережа. - Будем делать.
- Кто? - Девушка растерялась.
- Мы. И ты тоже.
Девушка в беретике сомнительно посмотрела на ребят.
- Игнорабимус, - сказал Иванчик и взмахнул рукой, будто набросил себе на плечо полу старинного плаща. - "Никогда не познаем". Так сказал латинянин о смысле жизни. Скрипка - смысл жизни для музыканта.
Девушка не уходила.
- Но если кто-то когда-то уже делал, - сказала девушка, - то почему теперь игнорабимус?
Это было почти триста лет тому назад. В итальянском городе Кремоне на площади святого Доменика стоял двухэтажный дом. На крыше дома, в сушильне, где обычно сушилось белье и фрукты, сидел человек в белом шерстяном колпаке и в переднике из белой кожи. Колени человека были засыпаны мелкой стружкой. Стружка сыпалась из-под стамески. Человек выстругивал деку для скрипки. Иногда постукивал по деке пальцем, выделял определенные точки: он распределял толщины, от которых зависела сила и красота звука, необходимые резонансные частоты, или, как говорят уже теперь, итальянский тембр.
Южная ель придаст тембру звука нежность, серебристость, северная силу, интенсивность, но вместе с тем и грубость. Клен для нижних дек лучше всего идет итальянский, он отличается стойкими акустическими свойствами. Но он не мог знать, что после его смерти будут пытаться делать скрипки из отобранного им дерева, но не сумеют сделать ни одной, чтобы она звучала так же, как у него.
Декам, сделанным даже из одного и того же куска дерева, приходится придавать различную толщину, чтобы добиться тона одинаковой высоты, потому что древесина у части ствола дерева, обращенной на север, плотнее, чем у части ствола, обращенной на юг.
Конец его шерстяного колпака доставал почти до плеча, если старый мастер наклонял голову, подносил к уху деку, стучал по ней пальцем. Потом снова подстругивал стамеской, уменьшая толщину деки. Он знал, что должен слышать, угадывать уже сейчас качество звука будущего инструмента.
Закончив верхнюю и нижнюю деки, мастер вырезывал массивную головку завиток из волнистого клена, прикреплял ее к грифу. Гриф потом прибивал мелкими гвоздиками к корпусу скрипки. Через эфу вставлял между деками душку (от слова "душа"), тонкую, короткую палочку. Без душки скрипка будет глухой. Душка передавала вибрацию с верхней деки на нижнюю.
И все равно скрипка полностью еще не зазвучит: ее надо покрыть грунтом, окрасить.
Мастер не знал, что потом люди будут столетиями мучиться, отгадывать, чем знаменитые итальянцы красили инструменты. Цикорием? Настоем из оболочек грецкого ореха? Коптили в дыму?
Но старый мастер, который сидел на крыше своего дома, может быть, просто выносил деки на солнце и поливал водой, и солнце и вода делали деки его инструментов красивыми, эластичными, легкими, способными жить и не разрушаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95