Переживает.
- У меня других отметок нет - два или шесть. Вот моя фортификация!
- Ну а... - начала было Верочка.
- Что, Вера Александровна?
- Вы говорили, он увлекается полифонией. Имеет собственные мысли о Беле Бартоке. Вчера только.
- Я музыку преподаю, а не стрельбу по мишеням. Можно десять очков выбить без огорчений. А музыка требует огорчений, и Кира Викторовна права, когда она их так вот... не по шерстке. Права. Одобряю! Шуман сказал: "По отношению к талантам не следует соблюдать вежливость". - Старик сердито ударил палкой об пол. - Никакого слюнтяйства! Тогда рождается индивидуальность. Вот он знает, учился у меня. - Ипполит Васильевич показал на директора. - Двойки имели. Сева?
- Имел, - сказал директор и слегка по привычке вздрогнул.
- То-то, - сказал Ипполит Васильевич.
Директор, как и Верочка, на всякий случай промолчал.
- Кто может сразу на шесть, тот получает два, потому что старается продемонстрировать хороший вкус к музыке. А подлинный талант должен научиться плевать на так называемый хороший вкус! Тогда я спокоен за его будущее. Вы самобытный музыкант, Сева, и, кажется, самобытный директор тоже.
Старик закрыл глаза и отключился от происходящего, поехал куда-то в карете. Его любимое занятие - так уезжать со всех заседаний и педагогических советов.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
По главной лестнице Малого зала консерватории поднимались композитор Савин-Ругоев, органист-англичанин, переводчица и официальные лица работники Госконцерта.
- Мистер Грейнджер никак не может привыкнуть, что у нас органы не в храмах, а в концертных залах, - сказала переводчица, изящная белокурая девушка. - Органист рядом с публикой, для которой играет, и он артист; поверьте, - это большое удовольствие. Органист - подлинный участник концерта. - Переводчица улыбнулась. Она не только передавала содержание того, что переводила, но старалась передать и эмоциональную окраску.
Мистер Грейнджер энергично кивнул. В темно-синем камзоле, высокий, сухощавый, коротко стриженный.
- И потом, аплодисменты... В храмах они запрещены, - сказала переводчица. - Мистер Грейнджер счастлив был выступать в Советском Союзе. Он постоянно чувствовал публику. Был прямой контакт. Орган приравнен к концертным инструментам.
Мистер Грейнджер опять энергично кивнул.
Савин-Ругоев, мистер Грейнджер и официальные лица вошли в Малый зал. Навстречу им направились Всеволод Николаевич и Ипполит Васильевич.
В глубине сцены была полуоткрыта дверь, и через нее в зал смотрели молодые аккомпаниаторы. Обсуждали.
- Читала беседу с журналистами? Его спросили: "А разве Баху не понравился бы рояль?" Он ответил: "А разве Рембрандту не понравился бы фотоаппарат?"
- Посмотрите на Ипполита: кавалерист!
К наблюдательному пункту подошла Евгения Борисовна:
- Серьезнее надо быть.
- А мы серьезные, Евгения Борисовна.
- Не чувствуется. - Евгения Борисовна посмотрела на Киру Викторовну.
Кира Викторовна нервничала и не пыталась этого скрыть. Около Киры Викторовны стояла старушка, преподаватель хорового класса. Прижимала к груди пачку нот, футляр с очками и камертон.
- Этот мистер... - бормотала старушка. - У ребят руки и ноги отнимутся. Кирочка...
Евгения Борисовна подошла к Кире Викторовне:
- Снимете своих из программы?
- Нет.
- Ладя Брагин еще не пришел. Я проверяла.
- Знаю. Я тоже проверяла.
- Снимите.
- Благоразумие губительно для музыки. - Ничего иного Кира Викторовна сейчас ответить не могла.
- Господи, Кирочка... - бормотала старушка. - Отчаянная вы душа.
У наблюдательного пункта толпа увеличивалась. Всем любопытно было поглядеть в зал. Концерт на высшем уровне. Не Москва ль за нами!
- Как ваш трубач? Жив? - спросили преподавателя в военной форме.
- Трубач - это воин, - сказал преподаватель. - Меч он носил с обломанным острием специально, и единственным его оружием была труба.
Говоря эту храбрую речь, преподаватель не отрывал глаз от щели в дверях.
- Трубачи, вперед! - пошутил кто-то.
- Пора. Давно пора! - неожиданно проскрипел голос старика Беленького.
Все в страхе оглянулись. Еще бы! Только что своими глазами видели старика рядом с Савиным-Ругоевым и мистером Грейнджером, и тут... нате вам!
Но это подошел "музлит" и проскрипел голосом Ипполита Васильевича. Как всегда, он был в тюбетейке.
- Не преступно, но... - засмеялись молодые аккомпаниаторы и посмотрели на всякий случай, где Евгения Борисовна.
А в зале гости, Ипполит Васильевич и директор обменивались рукопожатием, звучали слова приветствий.
- Мистер Грейнджер говорит, - сказала переводчица, - что в детстве у него имелось только пианино и он учился на нем, как на органе. Мануальная клавиатура соответственно была...
Мистер Грейнджер провел в воздухе пальцами, исполнил пассаж.
- А педалей не было, конечно. И мистер Грейнджер вынужден был просто ногами давить пол вместо педальных клавишей.
Органист смешно запрыгал, нажимая в пол то пятками, то носками ботинок.
- И еще петь партию ног, - сказала переводчица, улыбаясь. Казалось, она едва сдерживалась, чтобы не запрыгать, как мистер Грейнджер. - Или заставлял петь отца, который сидел рядом. В органной музыке, говорит мистер Грейнджер, очень важны ноги. Надо правильно думать ногами, если ты хочешь быть исполнителем, а не просто гудеть на органе.
Англичанин казался добродушным, веселым. Его танец ног всех рассмешил.
- Мистер Грейнджер хотел увидеть ваших... злодеев, - сказал Савин-Ругоев Всеволоду Николаевичу. - Я счел возможным пригласить его.
Органист энергично закивал.
- I'm glad that I've come*.
_______________
* Я рад, что я пришел (англ.).
- И я очень рад, - вежливо улыбнулся Всеволод Николаевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95