«Ниггеры и белая шваль», – повторял он снова и снова, когда что-нибудь выводило его из себя, а случалось такое сплошь и рядом. Работу с этим фургоном он называл «наряд БЛР», а когда его спрашивали, что это такое, он отвечал: «Безлюдная Работа» – и тут же испускал свой ослиный рев. Как-то ночью мы с ним на пару работали с фургоном и получили вызов подобрать Башку, который лежал ничком поперек Сан-Педро стрит, изображая парящего орла и блокируя две полосы движения. Перед тем как вырубиться, он облевал себя с ног до головы и даже не очнулся, когда мы заволокли его в фургон и плюхнули на пол. Дело оказалось пустяковым. Мы оба были в перчатках, какие носят полицейские на такой работе, а в фургоне было всего лишь еще двое, кроме Башки, пьяниц. Минут через десять, когда мы ехали по Шестой Восточной, за спиной у нас послышался шум драки, и нам пришлось остановиться. Мы успели помешать двум другим алкашам вышибить дух из Башки, который неожиданно очухался и бешено размахивал кулаками. Я арестовывал его за пьянство раз десять или двадцать, но никогда не имел с ним никаких проблем. Законченных алкашей вроде Башки редко приходится усмирять.
Компания быстро успокоилась, едва Херб распахнул заднюю дверь и пригрозил оторвать всем головы, я уже направился обратно в кабину, когда сидевший возле двери Башка сказал: «... я тебя, лысый осел!» Я хохотнул, потому что Херб был лыс, а в комплекте с вытянутым лицом, большими желтыми глазами и своей манерой ржать по-ослиному действительно походил на лысого осла.
Тут Херб что-то прорычал, стащил Башку со скамейки, выволок из фургона на улицу и принялся лупить его по лицу затянутой в перчатку лапищей. По звукам ударов я понял, что перчатки у него уже мокрые, и точно – он раскровянил Башке лицо прежде, чем я успел вцепиться в Херба и толкнуть его назад, отчего он шлепнулся на задницу.
– Ах ты, сукин сын, – завопил он, глядя на меня со смесью удивления и ярости.
– Он же алкаш, – объяснил я, и этого было бы достаточно любому копу, особенно ветерану вроде Херба, который к тому времени прослужил уже двенадцать лет и должен был знать, что беззащитных алкашей бить нельзя, какие бы неприятности они тебе ни доставляли. Это первое, что мы усвоили от старых участковых, когда они натаскивали нас, новобранцев. Когда тебя кто-то пытается ударить или действительно ударяет, у тебя есть полное право ему врезать, это уж само собой. Тут нечего придерживаться принципа «зуб за зуб», и если уж какая сволочь тебя ударила, можешь спокойно забить ему зубы в глотку. Так ты преподашь урок мерзавцу, что и от другого полицейского он получит.
Но каждый настоящий коп знает и то, что алкашей бить нельзя. Даже если он на тебя замахивается или в самом деле ударит. Обычно это хиленький тычок. Нужно всего лишь надеть на него наручники и бросить в каталажку. Копы очень хорошо знают, у скольких своих же полицейских-коллег бывают проблемы со спиртным, и никогда не забывают, что тут, на тротуаре, спит какой-нибудь старый Бампер Морган.
В любом случае, Херб нарушил кодекс полицейского, ударив алкаша, и знал это, что, вероятно, и не позволило нам сцепиться тут же, прямо на Шестой Восточной. Я не уверен, что в результате Херб не расквасил бы мне лицо теми же перчатками, потому что он был бывший борец и весьма крепкий скотина.
– Попробуй только еще раз это сделать, – сказал он мне, когда мы запихнули Башку в фургон и заперли дверь.
– Я этого не сделаю, если ты никогда не станешь бить пьяницу, когда работаешь со мной, – ответил я внешне небрежно, но внутри весь напрягся и насторожился, приготовившись к драке. Я даже подумывал, не расстегнуть ли мне кобуру, потому что Херб в тот момент выглядел чертовски опасным, и никогда не знаешь, в какой момент вооруженный человек может выбросить что-нибудь дикое. Он был один из тех мерзавцев, которые втихаря носят с собой незарегистрированный пистолет и похваляются тем, что если пристрелят, кого не следовало, то сунут трупу в руку пистолет и заявят о самообороне. Но тут наше противостояние прервал вызов по радио, я на него ответил, и остаток ночи мы провели в молчании. На следующий вечер Херб попросил разрешения снова работать на патрульной машине, потому что у нас с ним возник «личный конфликт».
Вскоре после этого Херб стал работать в штатском и был уволен, а я забыл об инциденте до тех пор, пока примерно через год не столкнулся с Башкой снова на Мейн-стрит. В тот вечер я схватился с двумя парнями – я выследил, как они обжулили одного старика. Я стоял в ломбарде возле окна и наблюдал в бинокль за тем, как они выманивали у него пятьсот долларов.
Это были отпетые молодые жлобы, и один из парочки – шкаф с квадратной мордой и восемнадцатидюймовой шеей, заставил меня попыхтеть, хотя я и успел до настоящей драки сломать ему два ребра дубинкой. Я никак не мог с ним справиться, потому что второй жлоб все запрыгивал на меня сзади, пинаясь и кусаясь, пока я не разбежался спиной вперед и врезался с ним сначала в автомобиль, потом в кирпичную стену. Я проделал это дважды, но он продолжал на мне виснуть, и тут из толпы примерно в два десятка идиотов, что собрались на нас посмотреть и балдели от драки, выскочил кто-то, оторвал от меня мелкого и удерживал его на тротуаре до тех пор, пока я не добил большого жлоба, врезав ему дубинкой по кадыку.
Второй тут же сдался, я сцепил их обоих наручниками и тут увидел, что помощник-то мой – старый алкаш Башка. Он сидел на тротуаре, блевал, а из царапины возле глаза, которой его наградил мелкий, текла кровь. Я дал Башке за это двадцатку, отвез его к врачу, а потом заставил адъютанта нашего капитана отпечатать роскошный сертификат, в котором Башке выражалась благодарность за честно выполненный гражданский долг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100