По словам идиота, она единственная, кто входит в ту запертую дверь, и лишь изредка туда заходит какой-то мужчина. Он не может вспомнить, как тот мужчина выглядит. Сегодня четверг, и у них в конторе должна оказаться куча бумаг. Если мы захватим достаточно много их записей, то сможем весьма больно их пнуть, Бампер.
– Штрафом в двести пятьдесят долларов? – фыркнул я.
– Если мы раздобудем нужные бумаги, то есть шанс повесить на них обвинение в уклонении от выплаты налогов, и по приговору их могут приговорить к конфискации десяти процентов годового дохода. Если очень повезет – то и за последние пять лет. А это кусается, Бампер, даже для такой акулы, как Ред Скалотта. Но добиться такого будет трудно.
– Как вы собираетесь попасть внутрь?
– Поначалу мы решили использовать Бобби. Мы можем воспользоваться какой-нибудь уверткой, чтобы попасть внутрь, если сможем убедить суд, что располагали информацией о том, что эта организация попытается уничтожить свои записи. Черт, да все они так делают. Лохматый решил попробовать такой ход – пусть Бобби постучит в нижнюю дверь на внутренней лестнице и позовет Терри и заставит ее открыть дверь. Мы можем сказать Бобби, что это вроде игры, но Ник и Милбурн нас отговорили. Они подумали, что, когда мы прорвемся сквозь дверь, поднимемся наверх в контору и возьмем Терри за одно место, старый Бобби может решить, что пора кончать играться. Правда, по-моему, если даже он и кончит играться, то будет не опаснее священной индийской коровы. Но Ник и Милбурн все равно опасались, как бы нам не пришлось причинить дурачку вред, поэтому мы от такого плана отказались.
– Так как вы это проделаете?
– Мы одолжили из Юго-западного детективного негритянку-полицейскую. Наденем на нее синий фартук вроде тех, что носят черные красотки в гладильном цехе прачечной внизу. Она начнет стучать в дверь и орать какую-нибудь дребедень в надежде, что Терри откроет ей дверь. Потом ей нужно будет подняться по лестнице, бормоча что-нибудь насчет пожара в подвале и постараться как можно ближе подобраться к Терри. Мы надеемся, что она сможет добраться до самой конторы и усесться на Терри сверху, потому что мы с Ником рванем через эту дверь следом за ней. А спецбригада поднимется через пару минут и поможет нам все закончить, потому что они эксперты по букмекерским операциям. Знаешь, мне ведь довелось взять только одну главную контору, так что для меня это тоже будет событием.
– А где буду я?
– Ну, нам, естественно, придется спрятать твой синий мундир, так что ты можешь затаиться с задней стороны возле переулка за сплошным деревянным забором. Когда мы накроем лавочку, я открою заднее окно и позову тебя, и ты сможешь насладиться плодами своей работы с Зутом Лафферти.
– А куда вы на это время денете своего главного свидетеля?
– Дурачка? А, это работенка для Лохматого, он же теперь лучший приятель Бобби, – хмыкнул Чарли. – Еще до того, как каждый из нас займет свое место, Лохматый прихватит Бобби и отправься с ним в аптеку отведать сливочного мороженого.
– Один-Виктор-один Второму, ответьте, – произнес голос на шестой частоте.
– Это Милбурн из конторы, – сказал Чарли, торопливо подходя к радио. – Говори, Лем, – произнес Чарли в микрофон.
– Слушай, Чарли, – сказал Милбурн. – Через ту наружную дверь только что вошел мужик. Возможно, он повернул налево, в прачечную, точно не скажу, но мне кажется, он свернул направо, к лестнице в контору.
– Как он выглядит, Лем? – спросил Чарли.
– Кавказского типа, лет пятьдесят пять – шестьдесят, рост пять футов шесть, вес около полутораста фунтов, лысина, усы, очки. Одет хорошо. Думаю, он припарковал свою машину на один квартал севернее, потому что я видел, как белый «кадиллак» дважды объехал вокруг квартала, а за рулем сидел лысый мужик. Он все вертел чайником, словно опасался слежки.
– Хорошо, Лем, мы будем у тебя очень скоро, – сказал Чарли, вешая микрофон, поворачивая ко мне раскрасневшееся лицо и молча кивая.
– Фишмен, – сказал я.
– Сукин сын, – сказал Чарли. – Сукин сын. Он там!
Потом Чарли взял микрофон и вызвал Ника и остальных, с трудом заставляя себя говорить более или менее нормальным голосом, не давая пробиваться возбуждению, и его волнение передалось мне, а сердце заколотилось. Чарли велел им поторопиться и спросил ожидаемое время прибытия на место.
– Наше ОВП – пять минут, – ответил по радио Ник.
– Господи, Бампер, у нас появился шанс взять сразу и контору, и Аарона Фишмена! Этого пронырливого мелкого х... coca не арестовывали аж со времен депрессии!
Я был чертовски рад за Чарли, но если взглянуть на все реалистически, то было ли из-за чего вопить? У них был идиот в роли информатора, и мне не хотелось выливать на них ушат холодной воды, но я прекрасно знал, что ордер на обыск имеет большие шансы быть опротестованным, особенно если Бобби вызовут в суд в качестве материального свидетеля, и все убедятся, что его К. И. меньше, чем у ребенка. И даже если его не опротестуют, а клерка и Фишмена признают виновными, то чем, черт возьми, им грозит приговор, штрафом в двести пятьдесят долларов? Да у Фишмена наверняка прямо сейчас в кармане лежит сумма вчетверо больше этой. Меня не очень-то вдохновляла и перспектива большого процесса, с обвинением в уклонении от уплаты налогов и ударом по их чековой книжке, но даже если это и удастся, что будет значить такой результат? Что Скалотта не сможет покупать новую плетку каждый раз, когда устраивает вечеринки с девочками вроде Ребы? Или, может, Аарону Фишмену придется два года проездить в своем «кадиллаке», не купив нового? Я не понимал, из-за чего стоит впадать в экстаз, если трезво поразмыслить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100