Подлог в конце концов обнаружился, когда никто не смог отыскать рапортов о преступлениях, совершенных по адресам, где были вколоты булавки.
Уолла перевели на утреннюю смену возле тюрьмы «Линкольн Хайтс» – самое паршивое, что у нас тогда имелось. Через пару лет он уволился в отставку. Нэйлса Грогана так и не разоблачили, но я уверен, Уолл знал, кто подложил ему свинью. Нэйлс – еще один из тех, кто прожил всего лишь несколько лет после выхода в отставку. Он застрелился. Когда я вспомнил об этом, у меня по коже пробежали мурашки. Я тут же прогнал подобные мысли и вошел в раздевалку, снял мундир и переоделся в спортивный пиджак в «елочку», широкие серые брюки и лимонно-желтую рубашку без галстука.
Перед уходом я воткнул в розетку бритву и немного поскоблился. В раздевалке все еще было несколько ребят. Один из них – амбициозный молодой книжный червь по фамилии Уилсон, который, как и обычно, переодеваясь в штатское, сидел на скамейке и читал. Три или четыре вечера в неделю он ходит на занятия в колледж и постоянно таскает месте с записной книжкой полицейского какой-нибудь учебник. И в комнате отдыха, и в кафетерии наверху. Я и сам люблю почитать, но не могу себе представить, как можно читать по обязанности.
– Что читаешь? – спросил я Уилсона.
– А просто уголовный кодекс, – ответил Уилсон, худой юноша с широким лбом и большими голубыми глазами. Он был пока полисменом с испытательным сроком и служил меньше года.
– Что, уже на сержанта учишься? – спросил Хук, нахальный широкоплечий парень примерно того же возраста, что и Уилсон, прослуживший уже два года.
– Да так, немного учусь.
– По полицейским предметам специализируешься? – спросил я.
– Нет, сейчас по государственному праву. Подумываю поступить в юридический колледж. – Отвечая, он не смотрел на меня. Я уже привык к этому, общаясь с молодыми полицейскими, особенно с получившими кое-какое образование, вроде Уилсона. Они просто не знают, как себя вести с ветеранами, вроде меня. Некоторые, подобно Хуку, выпендриваются и напускают на себя важность перед старым участковым, и это выглядит просто глупо. Другие чересчур робеют, думая, что старый лев не спустит новичкам с рук неизбежных для них ошибок. Есть и другие, вроде Уилсона – те ведут себя вполне естественно, но, как и большинство молодых людей, считают, что старый пердун, не дослужившийся за двадцать лет хотя бы до сержанта, наверняка почти неграмотный, и поэтому ограничивается в разговорах основами полицейской работы. Они даже смущаются, как это сейчас сделал Уилсон, признаваясь, что читают книги. В нашей работе разрыв между поколениями – вещь такая же скверная, как и в любой другой, но за исключением одного: опасности нашего дела очень быстро его сокращают. Понюхав пару раз пороху, парни быстро преображаются.
– Ответь мне на юридический вопрос, – сказал Хук, напяливая брюки-клеш. Мы слишком уж правильная организация, чтобы разрешать бакенбарды или большие усы, а то бы он непременно завел их. – Если ты совершил самоубийство, можно ли тебя обвинить в убийстве?
– Пока что еще никого не обвиняли, – улыбнулся Уилсон. Хук хихикнул и облачился в вельветовую рубашку арбузного цвета.
– Это лишь потому, что общество у нас больно либеральное, – сказал я. Уилсон глянул на меня и ухмыльнулся.
– Что у тебя за книжка в шкафчике, Уилсон? – спросил я, кивнув на лежащую на верхней полке большую книгу в мягкой обложке.
– «Августовские ружья».
– О, я ее читал, – сказал я. – О Первой Мировой я прочел целую сотню книг. Она тебе понравилась?
– Понравилась, – сказал он и посмотрел на меня так, словно отыскал недостающее звено. – Я ее читаю для курса по истории.
– Когда я сильно увлекся историей Первой Мировой, я прочитал «Семь столпов мудрости» Т. Е. Лоуренса. От корки до корки. У меня вся квартира была завалена книгами и картами. Этот коротышка весил всего около ста тридцати фунтов, но тридцать из них были мозгами, а сорок – храбростью. Это был великий воин.
– Одиночка, – добавил Уилсон, глядя на меня с неподдельным интересом.
– Верно. Вот это-то меня в нем и подкупило. Он мне нравился бы еще больше, если бы не написал все так откровенно и для всеобщего прочтения. Но если бы он этого не сделал, то сейчас я бы им не смог восхищаться. Наверное, ему просто надоело наслаждаться всем в одиночку, и пришлось обо всем рассказать, чтобы заново оценить свою жизнь и посмотреть, каков же ее итог и смысл.
– Может, и вам следует написать мемуары, когда вы уйдете в отставку, Бампер, – улыбнулся Уилсон. – Вы здесь известны ничуть не меньше, чем Лоуренс в Аравии.
– А почему бы тебе не специализироваться по истории? – спросил я. – Если бы я пошел учиться в колледж, то так бы и сделал. По-моему, после пары курсов уголовного права все остальное – просто тоска, все эти гражданские правонарушения, контракты и прочая дребедень. Никогда не смог бы продраться сквозь всю эту пыль и паутину.
– Это даже захватывает, если нравится, – сказал Уилсон. Хук, немного раздосадованный тем, что выпал из разговора, ушел.
– Может быть, – сказал я. – Должно быть, у тебя за плечами была уже учеба в колледже, когда ты пришел в Департамент.
– Два года, – кивнул Уилсон. – А сейчас я на середине предпоследнего курса. На учебу уходит целая вечность, когда весь день работаешь полицейским, а по вечерам учишься.
– Ничего, выдюжишь, – сказал я, закуривая сигару и усаживаясь на скамейку. Часть моего сознания прислушивалась к словам парня, а часть беспокоилась о чем-то другом. На меня навалилось то самое раздражающее ощущение, которое иногда пугает: что я уже когда-то сидел здесь с ним и разговаривал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100