Боингом” дымный след. У него не было никакого выхода. Если бы он позвонил из Парижа в Москву и обвинил Калинина в измене, никто бы ему не поверил. Его самого бы привезли в Москву накачанного транквилизаторами и прикрученного к носилкам рукавами смирительной рубашки. Прямо из аэропорта его отвезли бы в психушку. Как-никак Калинин был сотрудником военной разведки в Кремле, и никто в Московском центре не осмелился бы обвинить его в измене без “железных” тому доказательств.
Впрочем, был один человек, которому Дмитрий мог довериться: Октябрь. Лишь только прилетев в Москву, Дмитрий ринулся в штаб-квартиру своего наставника, но тот только покачал седой головой.
– Без доказательств к Калинину не подойти и на пушечный выстрел, сынок, – проквакал он. – А у тебя нет никаких материалов ни на него, ни на этого Сент-Клера.
Дмитрий догадывался, что могло произойти. Вернувшись в Москву, Калинин либо затребовал срочную встречу с Сент-Клером, либо предупредил его через тайник. Прошлым вечером Дмитрий следил за канадцем, однако в двадцать часов две минуты он исчез из вестибюля гостиницы “Украина” и вернулся только в двадцать один десять. Вскоре после этого персональный водитель отвез Сент-Клера домой. В этот промежуток времени он, должно быть, и получил послание Калинина.
Некоторое время Дмитрий с горечью размышлял над двусмысленностью ситуации. Поспешный отъезд канадца был тем самым доказательством против Калинина, в котором Морозов столь отчаянно нуждался. Рано или поздно он найдет этого красавца полковника. Если вести себя с ним достаточно аккуратно и дальновидно, то он еще сможет использовать его в качестве приманки, чтобы заманить Сент-Клера в ловушку.
Его людям понадобилось три месяца для того, чтобы схватить Калинина, когда тот, тщательно загримированный и с чешским паспортом в кармане, пытался пересечь чехословацко-австрийскую границу. К тому времени Дмитрий уже вернулся во Францию. Дело Сент-Клера у него забрали. При других обстоятельствах он немедленно бы вылетел в Москву и потребовал бы возобновить расследование, однако от охоты за Калининым его отвлекло одно важное событие. Дмитрий сделал открытие, по сравнению с которым остальные события бледнели и теряли свою значимость.
Одной из задач Дмитрия было приглядывать за эмигрантскими организациями различного толка, которых в Париже было как рыбы в пруду. В некоторых группах, состоявших в основном из пожилых украинцев, прибалтов и армян, у него были свои информаторы и осведомители. Эти организации занимались тем, что время от времени собирались в холодных и сырых помещениях, пели забытые гимны и салютовали устаревшим флагам, произнося друг перед другом патетические речи. Иногда они заходили настолько далеко, что облачались в пропахшие нафталином мундиры, увешанные ржавыми медалями, и мрачными голосами приветствовали грядущее освобождение своей родины.
Среди всех этих свихнувшихся стариков, впавших в маразм, попадались, однако, немногочисленные руководители, способные и в самом деле организовать боеспособное движение сопротивления. На них-то и отрабатывал Тринадцатый отдел свои достижения в области разработки новейшего оружия: электрические пистолеты, отравленные пули и необнаружимые яды, весьма эффективно и своевременно ликвидируя как действующих, так и потенциальных врагов советского народа.
Дмитрию доставляло особое удовольствие просматривать газетенки и журнальчики, на издание которых уходила большая часть и без того скромных доходов эмигрантских организаций. Одно из таких изданий, оптимистично названное “Победа близка”, имело особый раздел, в котором рассказывалось о “преступлениях Советов” Там всегда было одно и то же – лагеря, массовые чистки, ликвидация кулачества и тому подобная дребедень. Закосневшие в своей ненависти авторы статей от выпуска к выпуску увеличивали число жертв коммунизма, как будто пара нулей, добавленных к спискам жертв, была в состоянии заставить мир немедленно ринуться в Россию новым крестовым походом. Товарищи Дмитрия шутили, что если и дальше пойдет такими темпами, то все население СССР через пару лет будет умерщвлено рьяными писаками. Возможно, именно поэтому журнальчик и получил свое помпезное название “Победа близка”.
В июньском номере журнала Дмитрий обнаружил статью о сталинской расправе над еврейскими писателями и рассеянно просмотрел абзац, касающийся расстрела на Лубянке его матери – это было лишь простым переложением старых газетных публикаций, и он не узнал ничего нового.
Зато на второй странице статьи помещалось обведенное рамочкой интервью с сыном Тони Гордон.
В статье сообщалось, что доктор Александр Гордон является блестящим молодым ученым, профессором Университета Брауна в Провиденсе, Род-Айленд. Сам доктор Гордон улыбался с крупнозернистой фотографии. В своем интервью он рассказывал о глубокой любви к матери и о безуспешных поисках своего сводного брата Дмитрия, которые он ведет вот уже двенадцать лет.
Дмитрий перечитал интервью несколько раз, прежде чем обратился к фотографии. При помощи сильного увеличительного стекла он внимательно изучил улыбающееся лицо светловолосого молодого человека, уверенно глядящего в объектив камеры. Он был одет в рубашку с расстегнутым воротом, и вокруг его шеи Дмитрий разглядел толстую цепочку со звездой Давида.
Дмитрий стиснул зубы. Еще один еврей. Впрочем, еврей или нет, но он был его братом.
Он не вставал из-за стола на протяжении целого часа, загипнотизированный улыбающимся лицом брата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195