– Ты же знаешь баб. Они как собаки. Пока ты их кормишь и ласкаешь, они тебя любят. Почему, ты думаешь, баб называют суками?
– Я об этом как-то не задумывался.
Казалось, Бардо не замечал, что его босс едва сдерживается, и продолжал:
– Уж больно паршивое дело. Все с самого начала складывалось против нас.
– Ты не ходи вокруг да около. Говори прямо. Бардо сунул руку в карман, позвякал мелочью. Нагло усмехнулся и слегка пожал плечами.
– Я выхожу из игры, Пинки.
– Черта с два.
– Я не желаю, чтобы меня прикончили из-за шлюхи, да еще не моей.
Побагровевший Пинки бросился вперед и схватил Бардо за лацканы его двухтысячедолларового костюма. Возможно, Реми заслужила оскорбление, но Дюваль не мог позволить, чтобы оскорбляли его самого. Никто не смеет выходить из игры по собственному желанию. Только он, Пинки, будет это решать. С чего это Бардо так обнаглел?
– Ты будешь делать то, что я тебе скажу, иначе я шепну кое-что на ушко окружному прокурору Литреллу о делишках Уэйна Бардо.
– Ты мой адвокат. Ты не можешь оговаривать своего клиента, тебя дисквалифицируют.
– Конечно, – вкрадчиво подтвердил Пинки. Таким голосом он обычно задавал вопросы тем свидетелям, которых намеревался запутать и сбить с толку. Один восхищенный местный журналист назвал этот голос «бархатной дубиной».
– Я не могу разглашать конфиденциальные сведения о моих клиентах, но я могу попросить кого-нибудь сделать это для меня. Масса людей с превеликим удовольствием окажет мне подобную услугу. Ты и моргнуть не успеешь. А если это произойдет, тебе – крышка, Уэйн. Баб в тюрьме не будет. У тебя отнимут твои золотые побрякушки, твою шикарную машину, твои нарядные одежки. Будешь сидеть в полном дерьме, а раз в месяц тебе позволят побриться и принять душ. – Не давая Бардо возможности огрызнуться, Пинки приблизил к нему лицо. – Это «паршивое дело», как ты выразился, закончится только тогда, когда сдохнет Бейзил. Тебе ясно?
Свои планы относительно Реми Пинки решил держать при себе. Если требовалось убить женщину, Бардо не проявлял особого чистоплюйства, однако Пинки не хотелось, чтобы этот ублюдок начал раньше времени ронять слюни.
– У меня есть для тебя задание. – Дюваль разжал руки, разгладил лацканы пиджака и дружелюбно похлопал Бардо по щеке. – Оно тебе понравится.
– Пинки отказался венчаться в церкви. А если наш брак не признан церковью, то я могу считать себя свободной. – И Реми шепотом добавила: – Получается, ты был прав, когда обозвал меня шлюхой.
Берк погладил ее по щеке.
– Ты не шлюха.
Они крепко сжимали друг друга, никак не решаясь разжать объятия. Реми прижалась щекой к его волосатой груди.
– Что с нами теперь будет, Бейзил? Он блаженно улыбался, но ее вопрос его отрезвил. Берк вздохнул.
– Не знаю.
– Ты должен отпустить меня. Я вернусь обратно.
Он покачал головой.
– Но…
Он откинул голову, посмотрел на Реми.
– Нет.
И впился властным поцелуем в ее губы.
Потом она спросила о его браке с Барбарой.
– Почему вы разошлись?
– Я не мог сделать ее счастливой.
– А она сделала тебя счастливым?
– Нет, – ответил он, только сейчас сообразив, что в их неудачной семейной жизни был виноват не он один. Барбара тоже не сильно старалась. – У нас были вполне сносные отношения. Я думал, все так живут.
– Но люди не должны так жить.
– Не должны. – Он вгляделся в ее лицо. – Скажи, кем бы ты хотела стать, если бы была свободна?
– Ты имеешь в виду, если бы Пинки не держал меня взаперти? Он кивнул.
– Я бы хотела работать в художественной галерее, – ни минуты не колеблясь, ответила Реми. – Я изучала живопись, я хорошо разбираюсь в современном искусстве, знаю многих художников. Я бы была хорошим работником.
– Не сомневаюсь, – уверенно кивнул он. Она положила ладонь под щеку и мечтательно заговорила:
– Интересно, что бы было, если бы мы с тобой встретились в другом месте и при других обстоятельствах? Давай представим, что я работаю в какой-нибудь модной художественной галерее на Ройял-стрит, а ты заглянул на выставку и увидел меня.
– Ну, во-первых, я бы никогда в жизни не заглянул ни в одну галерею на Ройял-стрит.
– Мы же мечтаем, Бейзил. Мечтать можно обо всем на свете.
– 0'кей. Я зашел и увидел тебя, да? Она кивнула.
– Ну, сначала бы я облизнулся, потом бы набрался наглости и заговорил с тобой. Реми рассмеялась.
– Заговорил бы. Хорошо. Что потом?
– А ничего. Ты бы сразу увидела, какой я безнадежный невежа.
– Почему?
– «Мону Лизу» я, может, еще и опознаю, но это предел моих художественных познаний. Ты бы прогнала меня взашей.
– Сомневаюсь. – Она застенчиво улыбнулась и тихо прибавила: – Отец Кевин произвел на меня довольно сильное впечатление.
– Этот кислый священник? – фыркнул Берк.
– Он действительно показался мне довольно мрачным, но я о нем много думала.
– А что ты о нем думала?
– Разные нехорошие вещи.
– Ну да?
– Угу. Я думала, что женщины в его приходе подвергаются сильному искушению.
– Продолжай, продолжай.
– Правда, – улыбнулась Реми. – Отец Кевин показался мне слишком привлекательным для святоши.
– Я не святоша.
– Тогда-то я этого не знала. И думала, что святой отец невероятно сексапилен.
– Правда?
– Ага. А ведь я еще не знала, что у него на плечах веснушки.
Он рассмеялся. Ему нравилось ее кокетство, ее внимание.
– Нет у меня никаких веснушек. Реми тоже засмеялась.
– Есть, есть.
Они лежали так несколько часов, ласкали друг друга, целовались, изучали тела друг друга с пылким любопытством новых любовников, радуясь каждому открытию.
И еще они фантазировали. Что встретились в другом месте и в другое время и что совершенно свободны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118