– многоголосо вторит народ. – Выйди и сядь на коня!
– Прогреми по морю-океану! Разбуди дев дожденосных, нагони на наше небо облаков-туч, дай нам дождя животворного!
– Дождь, боже! Молим-просим, дай дождя!
– Умилостивься щедростью нашей, Перун, и сам стань щедрым!
– Стань щедрым, боже!
Поселяне вторили князю, и слова молитв эхом разносились во все концы урочища, особенно к Соколиной Веже, где тоже толпится, спешит к требищу тиверский люд.
Еще перед жертвоприношением князь заметил: требище обнесено высоким и крепким, из дубовых колод, частоколом. Видно, кто-то додумался и убедил других в мудрости своей: людей к святилищу всей земли идет много; что же будет с божьей обителью, а особенно с источником под дубом, если все станут подходить и припадать к ним, моля о милости божьей или утоляя жажду? Так не лучше ли будет, если доступ к божьей обители получат лишь те, кто приносит жертву? Остальные пусть подходят к ней одной тропкой, а уходят другой.
Не мог уйти князь, не поинтересовавшись, чья эта забота. Указали на одного из волхвов.
Волот был высок, но волхв, на которого указали, чуть не на голову выше него. И в плечах шире, и руки у него такие, что, казалось, запросто скрутит волу рога.
– Кто ты?
– Волхв Жадан, достойный князь.
– Ограда вокруг обители бога Перуна – твоих рук дело?
– Да, моих и братии волхвующей.
– Кто же надоумил вас?
– Боги, – не задумываясь ответил Жадан.
– Общаетесь с богами?
– Не все, только я. Когда творю требу, не гнушаюсь отведать крови животного, которого приношу в жертву богу. Этот напиток и наделяет меня вещим даром – слышу голос бога и беседую с ним.
– Что же говорит бог о посланной на нас каре?
– А то, княже, чего лучше не знать.
То ли не по душе пришлась Волоту такая беседа, то ли не посчитал нужным допытываться, только повернулся и хотел было уйти, но вдруг передумал.
– Мне нравится то, что ты сделал. Не мешало бы позаботиться и о том, чтобы божье подобие не мокло под дождем, чтобы не было оно доступно первому попавшемуся супостату, который вздумает глумиться над верой нашей и богами нашими.
Волхв округлил глаза и внимательно посмотрел на князя.
– В твоих речах, повелитель, слышу достойную тебя мудрость и сделаю так, как велишь.
– Это не мое, Жадан, это божье повеление. А еще… – начал было и смолк, словно не решался говорить дальше. – А еще вот что хочу поведать тебе. Впредь пусть будет так: если Перун потребует жертвы, а я не объявлюсь, занятый делами земли, тогда на требище будешь приносить жертву ты. Слышишь, волхв?
– Слышу и покоряюсь воле князя.
– Вижу, покоряешься охотно, поэтому возлагаю на тебя еще одну повинность: оберегай вместе с волхвующими людьми обиталище бога Перуна. Поселяйся здесь и храни его.
III
Это правда, обида Вепра на князя Волота не знает ни меры, ни границ. Обида, которая не забывается даже на смертном одре и о которой говорят детям: «Вот ваш злейший враг. Помните об этом и не прощайте ни ему, ни роду его до тех пор, пока кто-то из рода его не заплатит кровью за кровь и смертью за смерть». Но правда и то, что не только обида разжигает сердце Вепра. Она – всего лишь поле, на котором проросли и укоренились давние помыслы Вепра. Да, всего лишь поле. Это на людях называл он себя побратимом Волота и счастливым отцом, у которого растут сын и дочь, достойные породниться с княжеской семьей. На самом деле давно и упрямо ждал случая, чтобы поссориться с Волотом, а то и стать на его место. Это на людях не раз и не два провозглашал: «Ты – наш князь, на тебе держится земля Тиверская, твоей мудростью живет и благоденствует люд тиверский», а про себя думал: «А чем я хуже? До каких пор должен ходить под Волотом и растрачивать усилия рук своих и ума на него?» Это для вида горланил за трапезой: «Слава князю Волоту, победителю ромеев!», а наедине с собой заглядывал в будущее, и мысли его вились по-другому: «Вышел бы из тебя победитель и гонитель ромеев, если бы не моя сулица и не мой меч?» А еще уверен был, да и от Волота слышал не раз, что тиверская дружина – его, Вепра, детище. Не князь и не кто другой из мужей – Вепр закалил и сделал ее такой, какая она есть ныне: способной выстоять в сече и побеждать ромеев. Не Волот ли говорил как-то, любуясь ратной выправкой старшей дружины: «Что бы я делал без тебя, Вепр? Знаешь ли ты сам, как это хорошо, что ты есть у меня?»
О, эти думы и это поле для дерзких помыслов! Он уже не мог отречься от них, особенно после того, как получил из рук Волота землю при Дунае. Но все же до поры до времени был осторожен. Почувствовав как-то, что князь не просто, не ради шутки обмолвился: «Хорошее пристанище будешь иметь. Не захочешь ли стать удельным князем?», Вепр насторожился и поспешил облечься в личину верного князю мужа: «Такое княжество, как мое займище, – ответил он, – соседи проглотят и не подавятся».
Может, еще долго находился бы в личине побратима Волота и самого верного мужа в заботах о мощи и славе земли Тиверской, если бы не Боривой и все то, что с ним случилось. Смерть сына прибавила злости, а уж злость – и всего другого. Первое, что он сделал, – не появлялся больше в Черне, а когда князь сам прибыл в Веселый Дол и пожелал поговорить со своим воеводой, Вепр объявил, что отныне он не воевода. Берет на себя другие обязанности – строителя сторожевой вежи в Подунавье, чтобы быть подальше от побратима, который стал для него врагом, и не хочет видеться с тем, кто только притворялся другом.
Выпроводив непрошеного гостя и более-менее успокоившись, Вепр сказал себе: «Пусть едет и тешет себя надеждой, что пройдет моя печаль по сыну – пройдет и гнев. Я другое лелею в мыслях и отныне твердо буду идти к тому, что надумал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152