Княжеские они, лучших наших мужей или общинные – каждый может прийти туда и взять себе дичь или поймать рыбу в реке или озере. И дичь, и рыба – дары земли, а дарами стыдно не поделиться в дни беды, и перед богами большая вина будет.
Не успело вече утихомириться от первых слов князя, как последующие слова вызвали крики радости и удовлетворения. А если из сердца бьет эта радость, то что остается делать народу? Вече разразилось тысячеголосой здравицей:
– Пусть будут едины князь и народ земли Тиверской! Ныне и присно! Ныне и присно!
Казалось, люди подступят сейчас к веже, поднимут своего князя вместе с ней и понесут, воздавая хвалу самому доброму из добрых, мудрому из мудрых. Но до этого не дошло. В толпе, среди ратаев и ремесленников, бортников и ловчих, среди всех, кто радовался решению веча, нашлись и недовольные. Они стояли ближе к веже, с которой говорил князь, и держались кучкой.
– Опомнитесь, безумные! – потрясал посохом один из них, высокий и плечистый, крепкий, как дуб, и разгневанный, словно тур. – Уймитесь, говорю, и образумьтесь! Или забыли, что есть вездесущие боги и есть кара божья!
Это был Жадан. Возле него теснились и отмалчивались, не соглашаясь с вечем, волхвы.
Князь Волот не успел, видимо, понять, куда клонит пригретый им волхв, но не без тревоги и со смущением почувствовал: он не на его стороне.
– Чем недоволен ты, Жадан? – выступил вперед стольник. – Что возмущает тебя в хвале заслуженной и достойной?
– А то, стольник, что говорил уже: есть боги и есть кара божья. Все сущие под ними должны бы помнить: сначала следует оказать почет богам, а потом всем остальным.
– Разве наш народ забыл богов? Или не уважает, не чтит их?
– Видимо, забыл, если начали разговор на вече не с похвал, не с дани богам – о себе заговорили. Кто из вас подумал здесь и сказал: засуха – кара богов за провинности? Боги зря не карают, тем более не наказывают весь народ.
«Этот волхв много на себя берет, – наконец решил Волот. – Я поспешил передать ему свою обязанность – быть жрецом при капище Перуна».
– Ты ошибаешься, Жадан. – Волот заслонил собой стольника. – Мы не забыли о богах. Не успели, однако должны сказать здесь: хотя в краю недород, хотя поселяне ничего не взяли с поля, они не должны забывать, что есть боги и есть их долг перед богами. Не только князь, каждый обязан приносить им на домашнем своем огнище жертву и просить у богов прощения за свои прегрешения.
– Верно, каждый! – подхватил княжье слово предводитель веча.
– Вина ваша, а в жертву будете приносить скотину?
Эти слова принадлежали кому-то из волхвов, которые теснились вокруг Жадана. Их можно было бы и пропустить мимо ушей, но этого не хотел Жадан.
– Или вы ослепли? – крикнул зычным, словно Перун с неба, голосом и показал посохом через головы толпы на вече. – Не видите, спрашиваю, какая великая кара упала с неба на люд тиверский? Домашними жертвами от такой кары не откупиться!
– Как так? Почему?
– А потому, что тварь земную мы уже приносили богам в жертву. Тварь очистила себя от скверны, а кара как шла, так и идет. Неужели вам непонятно, что пришло время очиститься людям?
Те, которые стояли ближе и хорошо поняли, что сказал волхв, замерли. Это оцепенение передалось и остальным.
Правда ли это?..
Оно вроде и так: тварь очистила себя, а гнев божий продолжается, кара посылается и посылается на землю Тиверскую. И все же в своем ли уме волхв? Давно, ох как давно приносили в жертву богам людей. Тогда пал такой страшный мор, что трупы тиверцев лежали и дома, и в лесу, и вдоль дорог. А в беде разве кто решится сказать: «И так жертв достаточно». Люди слепли от страха и на все соглашались. Однако, пережив страх, они, казалось, поумнели, князья и волхвы утихомирились, а если и вспоминали прошедшее лихолетье, то для того только, чтобы предостеречь: не делай так и не накличь беды: вон что бывает, когда не слушают старших и идут против закона и обычая. Ныне же уверяют: тварь неповинна, виноваты люди, вот и пусть тянут жребий и отдают того, кому выпадет, в жертву богам. Пойдет ли на это вече и даст ли свое согласие князь?
– Люди давно не очищали себя, это правда, – первым нашелся и обратился к волхву князь Волот. – Но правда и то, Жадан, что очищение будет стоить самого дорогого – человеческой жизни. Уверен ли ты, что иначе богов не умилостивим, что необходимо посылать на огонь кого-то из нас?
– Уверен, княже.
– Чем докажешь это?
– Гневом божьим. Дождя не было, когда засевали нивы весной, и не будет, если не умилостивим богов, и когда придет время засевать их осенью.
– А если будет? Понимаешь ли: если боги смилостивятся до осени и пошлют дожди, на огонь пойдешь ты как лживый жрец, который торгует божьим повелением.
– Знаю, княже.
– И настаиваешь на своем?
– Настаиваю.
– Тогда выношу на суд веча. Моя воля такая: подождать до конца лета. Если не выпадет дождь до осени, потянем жребий. На кого укажут боги, тот и будет принесен в жертву.
Теперь вече уже не кричало: «Слава мудрому князю!» Но и не молчало, как до сих пор. Оно загудело, забурлило, словно океан-море под бурным ветром. Одни размышляли, другие спорили, третьи были согласны с князем, четвертые – нет.
– Пусть будет так, как говорит князь!
– Нечего ждать, пора расплачиваться за вину свою!
– Почему бы и нет? Если такова воля богов, что поделаешь, должны умилостивить их.
– Только не жизнью князя и его семьи.
– Это верно. Где такого возьмем, если потеряем? Хорошо ли, чтобы князь-добротворец расплачивался за наши провинности?
– Так и скажем: все будут тянуть жребий, кроме семьи князя. Так и скажем!
Мысль эта стала вскорости требованием, и волхв вынужден был замолчать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152