– А вы нет?
– Мы – нет. Князь виноват перед Малкой, поэтому и опечален.
– И то правда. Даже к той, что замутила своей красотой его разум, не едет. Все ходит по следам Малки, казнится своей виной да утешает-успокаивает детей Малкиных.
– Ох, дети, дети… Что с ними будет, как они теперь?
– И я говорю: что будет? Хорошо, если князь станет заботиться о них, а если забудет, пригретый той, что в Соколиной Веже?
Тревога брала верх над печалью, печаль – над тревогой. Пришла и крепко засела в Тиверской земле беда, настала самая смутная пора. Старейшины родов век доживают уже, а не припоминают такого. Подумать только, третье лето подряд засевают такую плодородную, щедрую землю зерном, а она ничего не родит. Боги светлые и боги ясные, сколько же можно брать со скотины и на нее только и надеяться? А тут и обры, поговаривают, возле Днепра уже, стали и думают, как перейти его, такой широкий и быстрый. Что будет, если перейдут и двинутся морским побережьем к Днестру, а там и через Днестр? Хватит ли у людей силы, выносливости преградить им путь, стать по Днестру и сказать: «Хотите идти к ромеям, идите по Дунаю и переправляйтесь через Дунай, а в нашу землю – ни шагу!»? Троянова земля велика, в ней всегда находилась сила, которая любому могла перекрыть путь. Но это было когда-то. А ныне она на треть поражена лихолетьем, и неизвестно, оправится ли после нашествия саранчи.
Из мужей, близких к князю, казалось, только двое еще не пали духом – Стодорка и Власт. Один, как воевода, правил за князя в Черне, другой заменял его за пределами Черна: смотрел, чтобы воины тиверские и народ не прекращали сооружение твердей по Днестру, чтобы им было что пить и есть.
Знал ли князь, чем озабочена без него земля Тиверская, или ему не было до этого никакого дела, только однажды позвал он челядь и велел запрягать в возы коней, сложить в них чуть ли не все, что было в тереме, посадить отдельно детей и отправиться в Соколиную Вежу.
– Я догоню вас, – пообещал дочкам, когда усаживал их и наказывал Богданко приглядывать за ними в пути. – Дам распоряжения челяди, мужам и догоню.
Это вызвало немало пересудов: князь все-таки едет к той, соколиновежской княгине, берет дочек, сына, поклажу. Не хочет ли сказать этим: «Оставайтесь, если такие, без князя, отрекаюсь от вас»?
Пытались расспрашивать челядь о намерениях князя – те только пожимали плечами и отмалчивались, намекали мужам ратным и думающим, а они косили хищным оком и тоже отмалчивались. Тогда люди пошли к старейшинам, чтобы всем вместе разгадать, что думает делать князь после отъезда из Черна. Тризна тризной, горе горем, а князь не такой, каким был до смерти жены. Похоже, не зря говорят горожане: отныне князю Волоту безразлично, чем живет и чем озабочена земля Тиверская и ее народ, как он будет жить, когда настанет зима. Ни самого не видят среди мужей, ни его бирючей. Если он и думает о ком, то только о детях и хозяйстве Соколиной Вежи, если и ищет утешения, то только в беседах с детьми и женой Миловидой.
– Надо идти к князю и напомнить ему, – сходятся на одном мужи и старейшины, – что у него, кроме семьи, есть земля, народ тиверский, есть долг перед землей и народом.
– Прежде чем идти к князю, надо подумать, что скажем ему.
– А то и скажем: есть долг. Он заключил с нами договор, вот и должен княжить в своей земле, быть князем, а не только отцом и мужем в семье.
– Князь уже давал совет, и не его вина, что мы не успели сделать его мудрое слово законом: когда земля в беде, все ее угодья должны принадлежать тиверскому народу. Теперь следует подумать, с каким решением придем к князю.
Думали и спорили день, а разошлись ни с чем, думали-гадали второй – снова ничего не решили: советовать должны что-то существенное, а что посоветуешь, если землю постигло горе, если она третье лето не плодоносит? Теперь и на свободные земли властелинов не кивнешь, потому что и там голодному поживиться нечем. Саранча побывала везде, она не разбиралась, где поля господина, а где поселянина, как в прошлом и позапрошлом году не разбиралась засуха.
– И все же не следует сидеть и молча ждать погибели, – сказали наиболее решительные. – Нужно выбрать самых уважаемых людей, пусть идут к князю и вместе с ним ищут спасение для народа.
– Да, так и нужно сделать: под лежачий камень вода не течет. Обязан думать, если князь, а нет – заключим договор с другим.
За выборными дело не стало, а они без промедления отправились к князю, встали перед ним. Труднее оказалось найти с ним общий язык. Волот сразу почувствовал в словах посланцев укор и не оказал им знаков гостеприимства.
– Я свое сказал уже, – хмуро ответил князь, выслушав их. – Или, считаете, мой совет не подходил для спасения народа?
– Подходил, князь. Твой совет был мудрым и, может, единственно возможным. Беда только, что мужи тогда не позволили нам воспользоваться им, ныне же и подавно не позволят.
– Почему же?
– Чувствуют за собой еще большую силу, чем тогда.
Волот вскочил словно ужаленный, эхом отозвались в просторном тереме его гневные слова:
– А кто дал им эту силу? Кто, спрашиваю? Почему позволили вы мужам, хозяевам займищ, взять верх на вече и управлять вечем?
Старейшины оставались удивительно спокойными, но это спокойствие было обманчивым.
– Князь, не наши это – твои мужи, тебе лучше знать, почему они так стремятся взять верх, – ответили они.
Волот хотел было что-то возразить, но сдержался. Старейшины правы. Мужи эти – приближенные князя. Как же случилось, что между князем и народом тиверским больше единства в делах и помыслах, чем между князем и его мужами? Когда и почему это случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152