— Ну что же, ребята, работать?
Но работать мы начали не скоро. Когда бетонировали фундамент дизеля, завалили какие-то отверстия для болтов, потом разбивали бетон ломами, и теперь под станиной набросаны были осколки его. Заглянуть туда можно было лишь в маленькие, руку едва просунешь, отверстия, по два с каждой стороны.
Прежде всего нам предстояло выбрать эти осколки. Но как? Продуть сжатым воздухом. Пошли к сварщику: дай, мол, дунуть. Сварщик — красивый белокурый парень, все его звали Андрюхой,— ругался нещадно: вот уже два часа он никак не мог завести компрессор, что-то там запорол сменщик.
Промыть водой? Из сая, неподалеку отсюда, он впадает в Вахш, в искусственный отстойник, устроенный метров за восемьсот от ДЭС, по трубам качает воду «андижанец». Надо где-то забить пробку и шлангом забрать воду из этих труб. Где забивать пробку, знает один слесарь, здоровенный мрачный малый. Он
читает газеты, и у него нет топора. Пока искали топор, пришло время обедать.Обедать поехали за два километра в Нурек, в чайхану.Высокие остролистые чинары. Узорчатая тень под ними. Столики. Сбоку, у шоссе, вереница машин,— шоферы обедают. За импровизированной стойкой из пустых конфетных ящиков — вполне есенинский, молчаливый чайханщик «с круглыми плечами», только и разницы: белый грязный халат, перепоясанный по округлому животу шнуром. Жарко. Чай разносит паренек— таджик лет двенадцати, в громадных, не по размеру, пыльных сапогах. Он лениво волочит их по земле; черные, огромные, влажные глаза тоскуют, словно спрашивают: «Ну, зачем я здесь? Мне бы бегать по горным лугам...» Мы глядим на него, и у нас на душе поднимается такая же, должно быть, тоска, неуверенность: и этот наш «маскарад», и работа никчемная, и... главное, не привыкли мы так работать.
После обеда решили плюнуть на воду и на воздух, сварили из прутьев арматуры и железок лопаточки и стали выбирать камни, осколки бетона вручную.Можно было и не выбирать их: завалить быстренько бетоном' и сказать, что все сделали так, как надо. Борис предлагал это. Теперь мы думаем, что напрасно не согласились с ним: вся работа наша была бесполезной. Для «показухи». Дизели на ходу сообщают фундаментам такую вибрацию, что бетонировать их с перерывами нельзя ни в коем случае — фундамент будет не монолитным и через какое-то время наверняка разрушится. Наша «нашлепка» на его массиве нужна была только для приемочной комиссии, которая все
равно не разглядит, беспрерывно шел бетон или нет.Но тогда мы этого не знали. Нам казалось: оставь мы хоть один камушек под картером, и в бетоне будут раковины — брак по нашей вине. И мы, посылая к чертям Бориса, ползали на животе перед дизелем, выцарапывали осколки — там, где не доставала лопатка,— ногтями, сбивая кожу на суставах, глотая пыль. Вася даже локоть себе разбил.
А потом в большом дощатом ящике завели бетон. «Один к четырем» означало: один «якорек» — носилки цемента и четыре — песка, гравия в данном случае не требовалось. Мы высыпали песок и цемент в ящик, перемешали их несколько раз, и опять мешали — мешали эту густую, вязкую массу, упираясь ручками лопат в живот. Бетон быстро схватывался, песок оседал вниз, а цемент плавал поверху в воде, окрашивая ее в молочный цвет — этого никак нельзя было допускать, и опять мы мешали, мешали... Вывалив один ящик под станину дизеля, заводили другой, и все повторялось снова.
Удивительное это чувство — хозяина! Делали-то мы в общем пустяковую работу, а казалось, важней ее ничего нет на свете и судьба всех миров и мирозданий зависит сейчас только от того, насколько хорошо мы перемешаем этот проклятый бетон, насколько быстро вывалим его на фундамент. Не сделаем мы — никто не сделает. Сделаем плохо — все рухнет, мир рухнет. И стыдно, горько будет не просто нам или прорабу, а какому-то одному большому символическому Человеку, перед которым нельзя совершить ни малейшего преступления. В перерывах вели разговоры с Васей.
— Зарабатываете хорошо?
— Ребята жалуются... Закрыли наряды по четыре семьдесят, а потом, говорят, срезали: по четыре тридцать пять получилось.
— Новыми деньгами? — Это спросил Борис.
— Ну?
По этому «ну», певуче-удивленному, мы угадали в нем сибиряка.
— Правильно,— подтвердил Вася,— из Омска... С матерью и сестренкой.
— А отец?
— Отца уж давно нет.
— Ребята жалуются, а сам ты?
— Нам вроде хватает... Правда, один парень из бригады взял у меня тридцатку и не отдал, сейчас худо поэтому.— Он рассказал об этом без всякой обиды.— Пьет он — ужас как! Знаешь, с получки поехал в Душанбе, с собой пятьдесят рублей было новыми, а вернулся с восемью. Ну и здесь опять загулял, третий день уже на работу не выходит.
Вот тип! Нам было обидно: мы тут вкалываем в поте лица, а кто-то...
— Да нет! — возразил Вася.— Он арматурщик хороший, у нас их всего два в бригаде: дядя Ваня да он. Когда бетон шел, они по две смены стояли, у них теперь отгулов полно!
Добрая, видать, душа у нашего Васи!
— Ну, пошли покидаем?..
И опять минут сорок—работа, бешеный ритм. Ноют плечи, руки, свербит поясница; когда разгибаешься, мельтешат перед глазами синие круги, и лучше уж не разгибаться. Чайханщик—рядом с ДЭС. На при-
горке поставлен титан, и с ним орудует специальный человек — едва успевает таскать воду нам и землекопам, жалуется на полном серьезе:
— Тяжелая у нас работа, у чайханщиков. Лучше уж в землекопы пойти. У них что!— лопатку бросил, пять минут отдыхай, а тут!..
Рабочий день шел к концу, когда вернулся Колобок, прораб. И так всегда бывает: весь день мы честно укладывали отличный бетон, аккуратно протрам-бовывали его палками и своими самодельными лопатками, а тут, как назло, на глаза прорабу в углу ящика попались золотистые зерна песка, словно бы нарочно отсеянные от цемента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31