И опять-таки добротное панно у створа...
Просим:
— Покажите работы, ребята.
Как это обычно бывает, картины, эскизы, наброски, композиции, портреты, появившиеся откуда-то из рулонов, запрятанных до тех пор по углам, из ворохов бумаги на столе, из-под кровати, из чемоданов мгновенно заполняют комнату: стоят на табуретках, тумбочке, висят на стенах, разложены прямо на полу,— художники, что поделать! С первого взгляда ясно: нет, это не халтура. Вот в центре Жениной экспозиции портрет. Знатный проходчик, к нему десяток эскизов, композиций, поиски. В окончательном варианте— проходчик в каскетке, с какими-То шлангами на плече, во весь рост стоит над Вахшем, и как же хороша река на полотне! Физически ощущаешь упругую силу ее стремнины, прохладу вод, и горы стоят кругом сказочно-величавые, дремотно-мечтательные, застывшие в полуденном зное. В первое мгновение даже не замечаешь кажущуюся нереальность красок: вода какого-то изумрудно-салатного цвета, горы — чернильного, синего... Но что-то неприятное есть в этой картине. Картина? Ведь это же портрет! Да, но портрета как раз и не получилось: стоит знатный проходчик в откровенно бравой позе, хотя и несет на плече тяжеленные шланги, и лицо у него откровенно бравое, без всякой тени мысли на нем, этакий штампованный бодрячок! Хотя и лицо, и фигура выписаны тоже в необычных красках... Может быть, Женя не портретист? Работать бы ему в пейзаже! Нет, портреты он пишет давно и постоянно и признан в республике за них. Вспоминается фраза, как-то брошенная им: «Я как увидел Мишу, ну нашего «князя Мышки-на», так и зачесались руки портрет его написать: уж очень благородное лицо у парня! А потом присмот-
релся: отеки, морщинки — чистоту потеряло лицо, девственность. Ну и пропала охота...» Так почему же пропала? Наоборот, казалось бы, ухватись обеими руками, реши такую вот психологически сложную задачу! Уж где-где, а в психологии человеческой од-нолинейности не должно быть!.. Но не только в этом дело, Женя спорит:
— Да что вы мне говорите: душа, душа, сложность, движения! Колорит, цвет —вот что главное, вот что утеряно русской живописью! Я считаю: после Андрея Рублева у нас в России не было ни одного действительно национального живописца! Утратили мы его краски; Петр Первый, его эпоха задавила все истинно национальное в живописи!..
— Как, а Саврасов, Репин, Суриков, Поленов, Левитан, Кустодиев, наконец?
— Ерунда все это!..
Кто-то из нас ехидно предлагает написать моно--графию: «Андрей Рублев — Евгений Брукман». ...Рассматриваем полотна дальше. И во всех поражает контраст: свежесть красок, хорошо найденный колорит и убогость, примитивность изображенных людей.
Позднее, перед самым отъездом, нам случайно удалось заглянуть в творческую лабораторию этих двух художников. Как-то ждали мы Женю в его комнате и от нечего делать перебирали фотографии стройки, разбросанные на столе. Вид Лангара... Пули-Сан-гинское ущелье... наша ДЭС... Нурек... Опять Вахш... Ба! Знакомые все лица! Женя, Альберт. Но это не просто Женя и Альберт: стоят они в горняцких каскетках и гордо держат шланги на плече, а вот взби-
раются по лесенке и перфораторным молотком бурят скалу — и везде ну в точности в таких же позах, что и герои их картин! Мы пригляделись: да ведь и лицом-то «знатный проходчик» чем-то смахивает на Альберта, а один из горняков на другой их картине — на Женю...
Поиски колорита — это, конечно, хорошо. Но стойло ли ехать из своих городских мастерских, чтобы здесь, на стройке, перерисовывать друг друга? Ну, нашли бы в Душанбе каскетку, перфоратор, уперлись бы им в какую-нибудь каменную стенку, и валяй, пиши своих «знатных проходчиков»!
...Мы бы, наверно, не стали рассказывать об этих двух художниках, если бы не два соображения. Во-первых, беды их, на наш взгляд, характерны для многих нынешних молодых живописцев. А главное — еще и в другом.
Наше время знаменательно тем, что — во всех областях жизни—'Неизмеримо выросло внимание к человеку, человеку не выдуманному чьим-то досужим умом, а вполне реальному, со всеми его бедами и радостями, недугами и достоинствами. И поэтому сейчас особенно обидно встречаться с пережитками недавнего прошлого, когда к людям подходят все еще с чисто формальной стороны, удовлетворяясь лишь поверхностным представлением о них, по принципу: «что не моего цвета (неважно, голубого или черного, но «не моего»), то плохо». Отношение такое, сколько ни затемняй его всяческими рассуждениями о формальных поисках, необходимостях «момента» и т. п., по сути своей всегда останется античеловеческим. Мысли эти о художниках как-то поневоле связы-
вались с нашими наблюдениями над работой общественных организаций стройки. Может быть, это происходило потому, что и те и другие имеют дело непосредственно и прежде всего с человеком, и беды у них часто общие. Поэтому мы и решили вставить главку о художниках в рассказ об этих организациях.
Ирреальность человеческих отношений, выдуманное, а не действительное — вот, на наш взгляд, самая страшная беда формализма, в какой бы области жизни он ни проявлялся.
Но чтобы яснее стала наша мысль, сперва еще о нескольких встречах...
ПРЕДЛАГАЮ: ВЫПОЛНИТЬ ПОВЕСТКУ ДНЯ
— Сегодня будет собрание,— среди потока распоряжений и «проработок» обронил наш прораб.— В пять в столовую приходите.
Это собрание было вторым по счету за все наше пребывание на стройке. Первое —торжественное, первомайское. Но торжественное оно и есть торжественное. Парторг стройки Акрамов читал на нем длинный доклад, а в это время по рядам шелестел шепоток, а кое-где вспыхивали споры.
— Кто это речь-то говорит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31