В детстве она научила каждого из нас по очереди, как собирать железную дорогу и пользоваться ею. Она научила нас играть в крикет и лазила по деревьям, как кошка. Когда она была подростком, мы вместе ходили в темный лес и спускались в страшные пещеры. Она защищала нас и врала, если мы что-то делали не так. Благодаря ей мы выросли, понимая, что мужество может проявляться по-разному.Она заглушила двигатель и, когда винт остановился, спрыгнула на землю из маленького стеклянного пузырька и направилась прямиком ко мне.— Привет, — сказала она. Миниатюрная, легкая, худощавая, довольная жизнью. Я обнял ее.— Обед приготовил? — спросила она.— Нет.— Вот и хорошо. Я тут кое-чего с собой привезла. Она вернулась к вертолету и вынула из кабины сумку, которую мы вместе отнесли в дом. С пустыми руками она никогда не приезжала. Поэтому я ничего не готовил к ее приезду, разве что ставил в холодильник бутылку шампанского. Я откупорил шампанское и налил ей бокал. Она удобно устроилась в кресле и отпила глоток пузырящегося напитка, одновременно заботливо меня разглядывая.— Как летелось? — спросил я.— Немного трясло. Везде еще много снега. Пришлось сесть в Карлайле, чтобы дозаправиться. Четыре часа, от двери до двери.— Триста пятьдесят миль, — заметил я.— Совсем рядом.— Рад тебя видеть.— Гм. — Она потянулась, казалось, сейчас замурлычет. — Давай выкладывай.Я рассказал ей почти все, объяснил, кто есть кто:Сэнди Смит, Брюс Фаруэй, Уотермиды, Джерико Рич, Бретт, Дейв, Кевин Кейт Огден и Джоггер. Рассказал и о Нине Янг и ее метаморфозе.Она обследовала ящик для денег, стоящий на газете, такой же грязный, как и был. Я показал ей словарь рифм и дал послушать последнюю запись Джоггера. Но даже при всем своем остром уме, скрывающемся под шапкой седеющих темных волос, разгадать, что хотел сказать старый солдат, она не смогла.— Надо же, как глупо, — проговорила она. — Он сам свалился или его спихнули?— Спихнуть кого-либо в яму пяти футов глубиной — не самый верный способ убить его.— Тогда случайно спихнули.— Пока никто не признался. Слегка поколебавшись, я предложил показать фотографии Джоггера в яме.— У меня крепкие нервы, — сказала она. — Давай сюда.Лиззи долго разглядывала фотографии.— По ним не скажешь, как было дело.— Нет, — согласился я, забрал фотографии и снова положил их в конверт.Немного помолчав, она спросила:— А что это за пробирки в термосе?Я достал две пробирки из сейфа, куда спрятал их на ночь, и протянул ей. Она вынула их из бумаги, в которую они были завернуты, и посмотрела на свет.— Десять миллилитров, — сказала она, прочитав надпись. — Иными словами, столовая ложка.— Всего одна? — слегка удивился я. Мне казалось, что жидкости в пробирках больше.— Только одна, — подтвердила Лиззи. — Большой глоток.— Нет уж.— Пожалуй, действительно пить это не стоит. — Она снова завернула пробирки и положила к себе в сумку, совсем как Нина. — Результат тебе хотелось бы узнать побыстрее, скажем, вчера?— Было бы неплохо.— Послезавтра, — весьма прозаично пообещала она. — Скорее не получится.— Постараюсь дотерпеть.— Терпение никогда не было в числе твоих достоинств.Она понюхала содержимое термоса и налила немного в пустой стакан. Затем еще раз понюхала.— Кофе, — сказала она, — со скисшим молоком.— Так он в термосе по меньшей мере с четверга.— Тоже сделать анализ?— А ты как считаешь?— Думаю, кофе там, чтобы пробирки не разбились.— Тогда Бог с ним.Мы выпили еще немного шампанского и развернули сверток с едой, великолепный подарок от бесспорно лучшего ресторана в Шотландии. «La Potiniere», так он назывался.— Брауны просили передать тебе привет, — сказала Лиззи, имея в виду владельцев ресторана. — Спрашивают, когда ты вернешься.Их можно предупредить за полгода, но и тогда вряд ли у них найдется свободный столик. Даже Лиззи, их близкому другу, иногда приходилось вставать на колени. На этот раз они прислали куриные грудки, нашпигованные орехами и запеченные в сливках, кресс-салат с ореховым маслом в отдельной упаковке кальвадос и легкий сырный пирог с лимоном, который просто таял во рту.По большей части мне безразлично, что я ем. Лиззи ненавидела эту мою черту и наставляла меня при любом удобном случае. Но даже с моей точки зрения, в этой еде было нечто особенное.Мы мирно посмотрели первый заезд на скачках в Челтенгеме по телевизору. Не стоило оглядываться, уже три года прошло, как я пришел вторым в скачках с препятствиями, но горький привкус поражения чувствовался до сих пор.— Будь доволен, что тебе теперь не надо во всем этом крутиться, — сказала Лиззи, одновременно наблюдая за мной и за наездниками.— В чем крутиться?— Ну, не волноваться, что кто-то другой поедет вместо тебя.Я улыбнулся. Все жокеи только об этом и беспокоились.— Ты права. Так проще. Теперь мне только надо беспокоиться, чтобы другие транспортные фирмы не перехватили моих клиентов.— Что им до сих пор не удавалось, полагаю?— К счастью, нет.Зазвонил телефон. То была Изабель с докладом о развитии событий.— Пока все нормально, — сообщила она. — Этот новенький, Азиз, звонил из Йоркшира. Говорит, они хотят, чтобы он взял восемь животных, а не семь. Восьмой — наполовину облезший пони, который едва передвигает ноги. Что ему делать?— Там Джон Тигвуд, — сказал я. — Если он возьмет на себя ответственность за этого пони, мы перевезем его. А то вдруг он умрет по дороге. Скажи Азизу, пусть возьмет у Тигвуда расписку, освобождающую нас от ответственности, с подписью, датой, временем, все как положено.— Хорошо.— Как у Азиза настроение?— Сыт всем по горло, — весело заявила Изабель. — И я его понимаю.— В чем дело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97