Нет, у Мейера просто голова шла кругом от всего этого. Да и у Стива Кареллы расследование убийства в Гровер-парке продвигалось ничуть не лучше. С чего бы это, гадал он, могло кому-то понадобиться убивать старого Джона Смита? И совсем непонятно, зачем он скрывал свое настоящее имя? А если даже и были на это причины, то почему он выбрал такой заурядный псевдоним? Надо же придумать такое – Джон Смит! Господи! Сколько людей ежедневно регистрируются в отелях под этим именем? А кто, кстати, этот глухой? И с чего это вдруг двадцатидвухлетняя Лотта Констэнтайн решила осчастливить своим вниманием и деньгами шестидесятишестилетнего Джона Смита? (Этот явный псевдоним резал слух). И опять-таки – глухой. Кто он? Карелла досадливо поморщился при мысли о том, какую злую шутку сыграла с ним судьба. Дело в том, что единственным человеком, который в этой жизни значил для него все, была его собственная жена Тедди, от рождения глухонемая. И сейчас его противником оказывается некто, о котором известно лишь одно: он глухой. Эта циничная ирония судьбы была Карелле неприятна. Ситуация озадачивала его. Более того, она просто приводила его в замешательство.Когда дела вообще идут паршиво, то невольно начинаешь думать: а почему бы людям, которые создают для тебя все эти хлопоты, не передохнуть немножко, правда ведь? Поэтому, когда два умных и упорных детектива, лишив себя сна и покоя, грызут в одиночестве каждый свой твердый орешек, когда эти два неутомимых защитника слабых и униженных, эти два хитроумных следователя, два ярких приверженца закона и правопорядка, да и просто хорошие парни, напрягают все свои силы для распутывания двух каких-то жалких дел, разве не было бы справедливым и честным – оставить их в покое и дать хоть немного отдохнуть? Скажите, друзья мои, разве это не справедливо? Скажите вы, поклонники полицейских всего мира, неужто это не было бы единственно разумным, приятным и честным выходом?Но, увы! Пятнадцатого апреля, когда на дворе стояла великолепная весенняя погода, когда легкий ветерок веял над рекой Гарб, что безмятежно несла свои воды к северу от территории полицейского участка, проделки хохмача возобновились. Однако характер их несколько изменился.Казалось, что на этот раз главный удар пришелся по Дэйву Раскину. Как будто все вражеские силы были стянуты к границам скудных владений бедняги Раскина, чтобы предпринять против него новое весеннее наступление. С одной стороны, это можно было рассматривать как желание принести наибольший урон Раскину и полиции. Но с другой стороны, эта массированная атака была словно некий сигнал, будто чья-то загадочная рука подняла в его сторону перст указующий, и таинственный голос вещает: “Смотрите и увидите, стучитесь и вам откроется”.Мейер Мейер смотрел во все глаза, но сначала так ничего и не увидел. Однако позднее, когда он постучался, кое-что и в самом деле приоткрылось ему. Поначалу он даже не заподозрил, что именно этого от него и добивались, что это внезапное весеннее наступление на Дэйва Раскина, а вернее, на помещение его мастерской, было предпринято с единственной целью – возбудить интерес полиции, которая, несмотря на ум, упорство и изощренность двух вышеупомянутых ее славных представителей, действовала в последние дни довольно вяло. Полагаться на какие-либо правила игры – в данном случае, на успех “в конечном счете” – можно только тогда, когда ваш партнер или противник играет по тем же правилам. Что бы там ни задумал глухой, он не мог рассчитывать на успех, пока полиция не будет в курсе его замысла. Вот почему взревели моторы танковых колонн, готовых рвануть по весеннему бездорожью, эскадрильи пикирующих бомбардировщиков взмывали в воздух с фронтовых аэродромов, а с огневых позиций, расположенных на другом конце города, была начата артиллерийская подготовка, концентрируя огонь на главной цели – мастерской несчастного Дэйва Раскина.Пятнадцатого апреля, в десять часов утра Раскину были доставлены складные стулья в количестве четырехсот тридцати штук. Стулья эти громоздились на полу, были уложены вдоль стен, в прихожей, на ступеньках лестницы, а часть даже осталась лежать на тротуаре. Дэйвид Раскин утверждал, что никаких стульев он не заказывал, однако водитель грузовика тоже был, что называется, не лыком шит и прямо и недвусмысленно заявил Раскину, что всегда доставляет по назначению порученный ему груз, а если Раскин имеет какие-то претензии, то он может позвонить руководству компании, которая производит складные стулья, и обсудить этот вопрос непосредственно с ними. Дэйвид Раскин позвонил не только туда, но и в Восемьдесят седьмой полицейский участок, а потом нервно расхаживал по своей мастерской в ожидании приезда людей, которые должны были забрать свои стулья; ждал он и Мейера Мейера, который должен был сделать хоть что-нибудь. Совершенно естественно, что Мейер Мейер абсолютно ничего не мог сделать, кроме как позвонить в указанную выше компанию, которая официально заявила ему, что Дэйвид Раскин действительно сделал этот заказ еще на прошлой неделе и велел доставить стулья именно сегодня, о чем Раскин, естественно, слышал впервые.Мейер Мейер в недоумении потирал рукой свою лысину и ругался на плохой латыни – уловка, которой он научился еще мальчишкой, потому что мать его была женщиной весьма строгих нравов и не допускала сквернословия в своем доме. Что же касается расхаживающего по мастерской Дэйвида Раскина, то он громко и вполне разборчиво ругался по-английски, который, к величайшему счастью, пуэрториканские девушки понимали не очень хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66