Кроме меня, никто не понимал, с чего это так внезапно озверели станичники.
Ворота, сделанные из толстых досок, выломать было не так-то просто. Тем более, что у казаков под руками не оказалось ничего тяжелого, чтобы сделать таран. Когда им надоело отбивать руки и ноги, тот же громогласный голос потребовал, чтобы деревенские меня им выдали.
– Отдайте нам ирода, и мы вас пальцем не тронем! – надрывался он, а его товарищи свистели и ругались в поддержку.
– Мне нужно отсюда уходить, – сказал я старосте, – а то они не уймутся.
– Чего это они? – удивленно спросил он. – Никак, вы давно знакомы?
– У меня с казаками старые счеты, есть у вас ход к лесу?
– Лаз есть тайный. Да, может быть, здесь останешься, куда ж ты один против всех?
– Лучше мне уйти, – окончательно решил я. – Зачем подвергать вашу деревню опасности. Скажешь им, что я сбежал, они погонятся за мной, а вас оставят в покое.
– Ну, как знаешь, – как мне показалось, с облегчением согласился Антон. – Пойдем, провожу до лаза.
Оставив за себя помощника, староста спешно повел меня в противоположную часть деревни.
По пути нам встретились заспанный отец Алексий и Наталья Георгиевна с детьми.
– Что случилось? – издалека крикнул священник. – Ногаи?
– Казаки, – ответил я, – мне нужно уходить, а ты попробуй с ними договориться.
– Я с тобой, государь-батюшка, – вдруг подала голос Морозова.
– Со мной никак нельзя. Лучше оставайся со всеми.
– Муж приказал, – покачала головой молодая женщина. – Это его последняя воля.
– Взял бы вас с собой, да не могу. Скоро на меня устроят охоту, пропадете вместе с детьми, – сказал я.
– На все воля Божья, – упрямо ответила боярыня и, подхватив сына за руку, заспешила вслед за нами.
– Здесь, – когда мы дошли до противоположной воротам стены тына, указал староста на тайное место.
Он оттащил за оглобли стоявшую у забора телегу и аккуратно убрал закрывавшие тайный лаз ветки.
– С Богом, – сказал Антон и перекрестил меня, – иди на восход, так безопасней. За нашим лесом будет деревня, спросишь там Порфирия Кузьмича, это мой кум. Передашь от меня привет, он поможет.
– Возьми, – сказал я, выуживая из своей мошны несколько ефимок, – это плата за постой, как я обещал.
Антон, поклонившись, принял деньги. Я спрыгнул в узкую, сырую, метра два глубины яму.
– Прими, батюшка, – раздался сверху голос Натальи Георгиевны, и она спустила вниз за руки сына Бориску.
Мне ничего другого не оставалось, как подхватить мальчика. А за ним и девочку. Спорить было некогда, да и опасность остаться в деревне без защиты молодой красивой женщине была не меньшая, чем прятаться со мной в лесу.
– Погоди, помогу, – сказал я ей наверх и, передав сестру Бориске, велел: – Прыгай.
Наталья Георгиевна доверчиво бросилась вниз, прямо в мои объятья. Я опустил ее на ноги. Разобравшись с детьми, мы спешно пошли по траншее, прикрытой сверху жердями и ветками. Лаз был длинный, с закрепленными плетнем стенами. Ноги скользили по осклизлой глине. Кое-где пришлось идти по колено в воде. Ноги у нас промокли, в сапогах хлюпала холодная вода, зато выбрались мы из траншеи в самом лесу. – Сначала отойдем отсюда подальше, – сказал я. Дети, видимо, инстинктивно чувствуя опасность, не капризничали и не хныкали.
Похоже, что тяжелые времена приучили не только взрослых стоически сносить жизненные перипетии.
Я забрал у Натальи Георгиевны девочку, она взяла за руку сына, и мы, как могли быстро, пошли на восток. Лес уже начал просыхать, но все равно идти было трудно, тем более, что я выбирал места посырее, чтобы помешать возможной конской погоне.
То, что казаки не станут гнаться за нами пешим ходом, я был почти уверен.
Вряд ли покойный Свист был им так дорог, что они захотят промочить ноги, бегая по лесам из-за удовольствия отомстить за товарища, к тому же павшего в честной, на мой взгляд, дуэли.
После часа скорой ходьбы Наталья Георгиевна начала отставать, да и я сам, так толком не отдохнув, почувствовал, что притомился. Мы практически не разговаривали, шли молча, каждый занятый собственными мыслями.
– Скоро должна быть деревня. Купим там лошадей и повозку, – обнадежил я, чтобы подбодрить измученную женщину.
– А дальше куда?
– В Москву.
– Мне бы нужно в нашу вотчину попасть, в Семеновское, – помолчав, как бы между делом сказала Морозова.
– Это где?
– Недалеко, на реке Лопасне.
О такой реке я слышал, как об одной из рек Подмосковья.
– Это где?
– Здесь, недалеко, мы туда и ехали, когда попались ногайцам.
– Дорогу знаешь?
– Люди, поди, укажут.
Против такого знания географии возразить было нечего, и мы опять замолчали. Наталья Георгиевна шла уже из последних сил, но не жаловалась и старалась не показывать свою слабость. Когда она отставала, я шел тише, давая ей возможность отдохнуть. Одета Морозова была в запачканное, рваное теплое платье, летник – самую распространенную в эту эпоху женскую одежду. Когда-то дорогое шерстяное сукно истрепалось в последние дни, что помогло ей не привлекать интереса к своей особе. Голова была замотана черным шерстяным платком из-под которого, не по обычаю, выбивались золотые кудри. Это было неприлично, но женщина так устала, что ей было не до условностей. Оставаться привлекательной в таком платье было сложно.
Однако у Морозовой был какой-то свой шарм, трудно объяснимый в таком замызганном облике к тревожной обстановке.
О смерти мужа и его странном завещании мы с ней не говорили. Наталья Георгиевна, как мне казалось, старается мелкой обыденностью заглушить свое горе. В таком поведении был резон. Потому, наверное, похороны всегда так суетны и утомительны, чтобы малыми неудобствами легче перемогалось большое несчастье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95