– Чего расселись, вашу мать, помогайте!
Мужики соскочили с лошадей и кинулись к Ваньке. Дело пошло веселее, и через минуту общими усилиями они привязали ко второму дереву и другую ногу.
– Отпускай! – приказал «боярин». Помощники отпустили веревки. Меня дернуло в разные стороны. Серега отскочил, и упругая сила рванула меня за ноги вверх. Голова со звоном стукнулась о кочку, и я повис вверх ногами. Руки у меня остались свободными, но это ничего не меняло. Я висел в метре от земли, не доставая до нее руками, а сухожилия вытягивала и рвала непреодолимая живая сила распрямляющихся деревьев. Я закричал. Боль была такая острая, что пропал самоконтроль. Все окружающее перестало существовать. Вернее, оно стало как бы отдельно от меня и ничего для меня не значило. Главной сделалась боль.
Кругом стояли мои противники, перед которыми нельзя было унижаться, а я кричал, пугая самого себя, не в силах удержать тоскливый ужас наступающей смерти. Потом кончилось дыхание, и я замолчал. Деревца пружинно раскачивались, и мое лицо то приближалось, то удалялось от земли.
– Помер, что ли? – спросил, глупо хихикая, Серега.
– Живехонек! – радостно сообщил один из охранников. – Терпит!
Я действительно терпел, приноравливаясь к боли. Резко ударив по нервам, она потеряла нестерпимую остроту и сделалась тупой и вяжущей.
– Пускай повисит, нам спешить некуда! – сказала Аля. Она, склонив голову набок, заглядывала мне прямо в глаза. Во взгляде было настоящее садистское наслаждение. – Соберите хворост, мы его еще поджарим, – приказала она Ваньке и Сереге.
Холопы весело засмеялись и бросились, стуча тяжелыми сапогами, вглубь леса исполнять приказание. У меня начало мутиться в голове и темнеть в глазах. Надвигалось спасительное небытие. Однако потерять сознание я не сумел. Один из охранников неожиданно закричал, закружил на месте и упал лицом вниз.
– Татары! – закричал второй, но будто захлебнулся и свалился ничком почти подо мной со стрелой, торчащей в основании черепа.
«Боярин», несмотря на свою дородность, как цирковой акробат, вскочил в седло и, прижавшись к шее лошади, поскакал вдоль просеки. Аля пронзительно закричала и побежала по поляне. Мимо меня за ней серой тенью пролетел всадник. Она взвизгнула, вскинула руки и упала на траву. Я вывернул голову и успел увидеть, как вслед за «боярином» скачет человек в татарской шапке, с опущенной вдоль правой ноги саблей. Потом я полетел лицом в землю, и меня потащило по земле...
– Опят ти? – спросил негромкий знакомый голос.
Я повернулся сначала на бок, потом на спину. Надо мной, широко расставив ноги, стоял мой заклятый враг, ногаец Буджак-хан.
– Здравствуй, князь, – поздоровался я и, опершись руками на землю, с трудом сел, – Как живешь?
– Рахмат, хорош, – ответил он своим обычным равнодушным тоном. – Ти яман, плох живош?
– Теперь тоже хорошо. Драться будем?
– Другой раз. Тебя привет моя улу, сына, – сам себя перевел он на русский язык.
– Он жив, здоров? – вежливо поинтересовался я.
– Здоров. Тебе привет давал.
– Спасибо.
– Коня тебя оставляй, сабля оставляй. Мене скакат надо.
– Спасибо, рахмат, – опять повторил я.
Хан, не слушая, вскочил в седло и, оставив мне самую плохую лошадь, остальных погнал вдоль просеки.
Я встал на четвереньки и пополз к лежащей ничком Але. Ее спину перечеркивала кровавая линия. Я осторожно перевернул жену на бок. Она была еще жива. На губах вскипала кровавая пена, Я потянулся рукой к ее лицуй замер на месте. Это была не моя жена, а другая, непохожая на нее женщина, много старше, с искаженными болью чертами лица.
– Что за наваждение, – пробормотал я. – Кто вы такая?
Умирающая неожиданно в предсмертной муке открыла глаза. Теперь я узнал ее и отшатнулся.
– Лидия Петровна!
Однако ей было не до меня. Она начала скрести ногтями землю и широко открытыми глазами уставилась на темнеющее небо.
Случай несколько раз сводил нас с этой женщиной. Первый раз, еще в наше время, я отклонил ее прямое предложение близости. Во время второй встречи получилось так, что я отбил у Лидии Петровны женщину, которую она любила. Женщина была супругой английского лорда, пропавшего в полярной экспедиции, и я помог ей зачать наследника пэрства. С тех пор мы встречались с Лидией Петровной еще несколько раз при самых странных обстоятельствах, и она каждый раз пыталась убить меня с изощренной жестокостью. Сейчас она умирала сама, и мне предстояло закрыть ей глаза.
Ненависти к этой странной особе я не испытывал никогда, скорее, презрительную брезгливость. Впрочем, это я ей, а не она мне, нанес не проходящую душевную рану.
– Это вы хорошо придумали представиться Алей, – сказал я в ее костенеющее лицо. – Ну, да Бог вам судья. Надеюсь, теперь мы с вами в расчете.
Лидия Петровна уже не слышала меня. Черты ее лица стали мягче, потеряли обычную жесткость, а остановившиеся глаза бездумно смотрели в небо. Я закрыл ей веки и, не вставая с четверенек, пополз к оставленной Буджак-ханом лошади. Кляча мирно пощипывала травку и косила на меня кротким лиловым взглядом.
Мне следовало торопиться. Было совершенно неизвестно, когда вернутся посланные за хворостом идиоты, да и обманутого Николаевича можно было ждать с минуты на минуту. Объяснить им, что ситуация переменилась и теперь им не имеет смысла со мной воевать, было бы весьма затруднительно. Противостоять же кому бы то ни было, стоя на четвереньках, я не мог, как говорится в математике, «по определению».
Проползая мимо убитого охранника, я прихватил его саблю. Толку от нее было мало, но лучше что-нибудь, чем ничего. Тем более, что мне необходим был костыль, чтобы встать на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95