– велел я ей и указал, куда лечь.
Женщина безропотно легла на бок, и я тут же начал забрасывать ее сеном. Потом я влез к ней под импровизированное одеяло и прижался к ее холодному мокрому телу.
– Обними меня и прижмись, будем греться.
Насчет того, что таким образом можно быстро согреться, я перемудрил. Мы оба были холодными и мокрыми. Однако другого выхода согреться не было. Сена над нами было сантиметров сорок, оно было легко, не стесняло дыхание и движения, только кололо со всех сторон.
Пролежав, прижимаясь, друг к другу несколько минут, мы так и не согрелись. Тогда я принялся растирать ладонями плечи и спину Морозовой. От активных движений мне вскоре стало тепло, женщина тоже начала оживать и принялась в свою очередь растирать мое тело.
– Вот и хорошо, – сказал я, чувствуя, что с теплом к нам начинает возвращаться жизнь, – сейчас согреемся, поспим, а там, глядишь, к утру и одежда просохнет.
– А я подумала, что все, помирать пора, – впервые со времени потопления подала голос Наталья Георгиевна.
– Ничего, мы еще побегаем, – оптимистично высказался я. – Переночуем, а там...
Что «там», я не досказал. Вариантов развития событий могло быть несколько, утром могли приехать за сеном крестьяне, и наш план мороченья преследователей полетит к черту. На нас мог напасть всяк, кому это придет в голову. Во время «кораблекрушения» утонуло все оружие, и у меня остался только маленький, чуть больше перочинного, ножик. Так что защититься нам теперь было нечем. Кроме того, от переохлаждения мы вполне могли схватить воспаление легких, и кто знает, поможет ли в этом случае мое медицинское искусство. Однако в запасе у нас оставалась главная сказочная надежда: «утро вечера мудренее».
– Согрелась? – спросил я Наталью Георгиевну, чувствуя, как потеплело ее тело.
– Нет, не могу, – ответила она, стуча зубами, – зябко.
– Тогда прижмись крепче ко мне, – предложил я и с удвоенными усилиями продолжил растирать ее тело.
Мне тоже пока было холодно. Такое бывает, когда вернешься в тепло сильно продрогшим, вроде бы согрелся, а внутри еще долго сидит стылая дрожь.
– Тебе не больно? Может быть, слабее? – поинтересовался я, сильно сжимая в ладонях ее спину, ягодицы, бедра.
– Нет, так хорошо, – просто сказала Наталья Георгиевна и сама начала так же как я, гладить и мять мое тело.
Минут пять мы активно терзали друг другу бренную плоть, пока я не почувствовал, что рядом со мной лежит не только товарищ по несчастью, но и привлекательная женщина.
– Спина уже не болит? – вдруг спросила Морозова.
– Нет, почти прошла, – ответил я.
– А я тебя так пожалела, ох, как пожалела...
Сказанное было настолько двусмысленно, что я не сразу нашелся, что сказать в ответ. Жалеть и любить в женских устах – почти полные синонимы. Вместо меня неожиданно и бесконтрольно ответила грешная плоть, что, кажется, не осталось незамеченным, во всяком случае, Наталья Георгиевна попыталась от меня отодвинуться. Я ее не отпустил.
– Жарко делается, – виновато прошептала она.
– Это хорошо, – ничего не значащим тоном, произнес я, – нам нужно хорошо согреться, а то, не ровен час, простудимся и заболеем. А нам еще далеко идти.
Разговор казался самым невинным, однако все было много сложнее. Наши тела сплелись, но мы оба лицемерно делали вид, что между нами ничего не происходит. Теперь мне было уже не только тепло, а жарко, и можно было бы без ущерба для здоровья ослабить объятия, чего я, понятное дело, не сделал. Сладкая истома забирала все сильнее.
– Сено колется, – пожаловалась Наталья Георгиевна и пошевелилась, устраиваясь удобнее. – Грех это, – грустно добавила она, – да видно, ничего не поделаешь...
Я не дал ей досказать и завладел губами. Морозова испуганно убрала лицо.
– Ты, чего это, батюшка, делаешь?
– Целуюсь, – честно сознался я.
– А для чего?
– Для чего люди целуются? Не знаю, наверное, для удовольствия.
– Это ты как бы христосуешься? – опять удивила меня странным вопросом Наталья Георгиевна.
Я начал постепенно врубаться, что с поцелуем я немного поспешил. Поцелуи между мужчинами и женщинами в этом веке еще не вошли в моду.
– Тебя муж никогда не целовал? – на всякий случай спрос ил я.
– Я что, крест или икона? – удивленно ответила женщина.
– А можно, я тебя поцелую, ну, как икону?
– Поцелуй, батюшка, коли охота есть, ты все-таки лицо почти духовное.
Я приник к невидимому, прохладному лицу и начал нежно, едва касаясь губами, целовать щеки, шею, плечи молодой женщины. Наталья Георгиевна сначала никак не воспринимала прикосновения, боясь то ли подвоха, то ли неведомой опасности.
– Батюшка, что-то мне щекотно, – пожаловалась она, когда поцелуи стали настойчивее. – Ты, коли тебе такая охота, так делай сразу, моей воли нет против мужчины.
– Не мешай, – попросил я, с трудом отрываясь от теплой, шелковистой кожи. – Я сам знаю, что делать.
– Ну, воля твоя, – покорно ответила женщина, замирая в моих объятиях.
– Что-то, батюшка, меня в жар бросает, – вдруг пожаловалась Наталья Георгиевна. – Губы у тебя больно горячи.
– Потерпи, любовь всегда горяча.
– Я жена честная и всегда себя блюла, – уже прерывисто дыша, сообщила Морозова. – Ты не демон ли? У меня все нутро горит!
– Не демон, – успокоил я. – Дай свои губы, сама поймешь!
Я завладел ее мягкими, неловкими губами, и у нас начался долгий, бесконечный поцелуй.
– Батюшка, да когда ты, наконец, начнешь, никаких сил нет терпеть...
Потом были стоны и неясные слова, дурманящая сладость горячего, женского тела и обжигающая нежность...
– Нешто так бывает? – спросила Наташа, когда мы, усталые, лежали под пахучим сеном, вытянувшись во весь рост и едва касаясь друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95