Добравшись до коняги, я, превозмогая нечеловеческую боль в паху, дотянулся до подпруги, подтянулся одной рукой и, опершись на саблю другой, смог встать на ноги.
Лошадь удивленно следила за моими странными упражнениями, не делая попыток отойти в сторону, что для меня было бы катастрофично. Утвердившись в вертикальном положении, я мертвой хваткой вцепился в узду. Сабля мне теперь мешала, но я ее не бросил, а засунул во вьючную суму.
Теперь мне предстояло совершить самое сложное, взгромоздиться на седло. От одной мысли о том, что придется поднимать ногу в стремя, лоб покрылся холодной испариной. Однако другого выхода не было. Необходимо было себя пересилить. Ощущение было примерно такое же, как перед моим первым в жизни прыжком в воду с десятиметровой вышки, только в этом случае был не страх разбиться, а предощущение боли.
Несколько минут я набирался решимости и дотянул-таки до времени возвращения моих идиотов: вблизи послышался хруст валежника и до боли знакомые голоса. Я сжал зубы, вцепился в луку и одним рывком забросил тело в седло. Пах пронзила боль, и я буквально взвыл благим матом, но в седле удержался. Испуганная моими воплями лошадь шарахнулась в сторону, потом послушалась поводьев и, не торопясь, затрусила по просеке в сторону, как я предполагал, деревни Першино.


* * *

Это свойство человека – претерпеваться ко всему, боли, неудобству, даже голоду. Все перечисленное было у меня в наличии, и сначала мне хотелось только одного – упасть на землю, устроить удобнее вывернутые ноги и хоть на время забыться. Однако постепенно я притерпелся к боли и втянулся в ритм движения.
Оценить время, когда меня везли в виде тюка, перекинутого через спину лошади, с мешком на голове, я не мог, потому не знал, на каком расстоянии от деревни Першино нахожусь. Теперь, когда каждый шаг моего Росинанта отдавался болью во все теле, тоже. Дорога казалось бесконечной, а каждая минута – часом.
Просека, по которой мы влачились с конягой (иначе о таком передвижении и не скажешь) в неизвестном направлении, все никуда не выходила, а солнце уже уходило за горизонт. Я с надеждой вглядывался вдаль, Блуждать по лесу или ночевать на сырой земле мне никак не хотелось. К тому же начала мучить жажда, а о том, чтобы слезть со своего одра и напиться из канавы, я не мог даже мечтать. Второй раз мне на него было не взобраться.
У меня уже начали мельтешить в глазах черные мухи, когда, наконец, лес поредел, и мы выехали на проселочную дорогу. Как ни странно, ни одного указателя на ней не было, и выбор направления пал на меня. Я же, в свою очередь, взвалил его на лошадь, уповая на ее инстинкт. Однако мой тихоходный одр не проявил никакого интереса к поиску своей конюшни и задумчиво встал на перепутье, давая отдых моим болезненным чреслам.
Когда стояние на месте затянулось настолько, что грозило стать вечным, я преодолел страх предстоящих мучений и сказал свое: «но». Лошадь послушно мотнула головой, тихо заржала, но не тронулась с места. В ответ невдалеке послышалось ответное ржание. Я выпрямился в седле и вперил взор в пустынную дорогу, ожидая новой напасти.
Однако на этот раз чаша сия меня миновала. Из-за поворота показалась обычная крестьянская подвода. Никаких казаков или татар следом за ней не появилось, и я с ликованием в душе ждал приближения источника информации, а, возможно, и помощи.
Правил низкорослой, мохнатой крестьянской лошаденкой мужик в островерхой войлочной крестьянской шапке. Мой вид его не встревожил, и он без опаски подъехал вплотную.
– Доброго здоровьица, добрый человек, – произнес потенциальный спаситель, спрыгивая с телеги и кланяясь.
– Доброго здоровья, – ответил я. – Куда путь держишь?
– Сено возил на продажу, теперь возвращаюсь в деревню, – вежливо улыбаясь, сказал мужик.
– Першино далеко отсюда?
– Далече. Эвон тебя занесло! К ночи доберешься, да и то едва ли.
– А что здесь поблизости?
– Валуево.
О такой деревне я не слышал. В принципе, в вотчину Меченого я и не рвался. Попасть туда в таком беспомощном состоянии было рискованно. Как в любое другое место, когда не в силах себя защитить.
– Еще какие деревни есть поблизости?
– Всякие есть... Беляево, Гордищи...
– Так и Коровино должна быть здесь же рядом! – обрадовано воскликнул я, услышав знакомые названия.
– Коровино тоже. Только там, сказывают, неспокойно, понаехали какие-то стрельцы, а что и как, мне неведомо.
– А сможешь меня туда отвезти?
– Чего тебя везти, когда ты сам конный, – удивился мужик.
– Болею я, еле в седле сижу, – признался я. – Да ты не сомневайся, я заплачу.
От моего былого богатства в кармане оставалось еще несколько мелких монет, так что я еще вполне мог расплатиться.
– Мне это не с руки, – замялся мужик, – Да, опять же, там стрельцы... Как бы чего плохого не вышло.
– Это не стрельцы, а крестьяне из Семеновского, – успокоил я мужика.
– ...Опять же, завтра наказывали лекаря искать, – продолжил он перечислять препятствия.
– Какого лекаря?
– Коровинского. Сказывают, ушел в лес и пропал. То ли медведь задрал, то ли сам заблудился. А знатный, говорят, лекарь был, мужички им премного довольны.
– А когда он пропал?
– Да, видать, вчера.
Я подумал было, что речь идет обо мне, но я «пропал» не вчера.
– А что за лекарь, ты его знаешь?
– Нет, он не местный, пришлый. Недавно объявился, но очень им мужички были довольны, – повторил крестьянин.
Я решил, что мужик перепутал время, и речь идет все-таки обо мне.
– Так это я лекарь.
– Так он же потерялся, а ты вот он! – усомнился он.
– Я и потерялся, а теперь возвращаюсь, да, видишь, занедужил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95