нечто такое, через что в человеке стано-
вится <что-то>, чего не было бы, если бы не проходило че-
рез некую машину, пока называемую нами мифом или ри-
туалом. Приведу простой пример, взяв рабочую сторону
мифа. Традиционная архаическая ситуация: ритуал опла-
кивания умершего. Казалось бы, нелепая и к нашему делу
не относящаяся вещь. Я сталкивался с ней еще молодым, в
отдаленной от цивилизации грузинской горной деревне,
когда присутствовал на похоронах и слушал ритуальное
пение. Этим делом обычно занимаются профессионалы -
плакальщицы. (Очевидно, в русском фольклоре и в русских
обычаях есть то же самое. Лишь язык и детали ритуала раз-
личаются.) Это очень интенсивное пение, близкое к инсце-
нировке, своего рода мистерия. Слово <мистерия> я упот-
ребляю не случайно. В греческой культуре были так назы-
ваемые Элевсинские мистерии, которые вовлекали массу
людей в определенный строго организованный танец с пе-
нием, в определенное состояние, индуцируемое коллектив-
ным действием. Короче, такого рода оплакивания, как гру-
зинское, являются, несомненно, архаическими остатками
более сложных и более расчлененных, развитых мистерий,
когда интенсивно разыгрываются выражения горя через
многообразное и монотонное пение, доходящее до криков.
И все это выполняется профессионалами, которые явно не
испытывают тех же состояний, что испытывают родствен-
ники умершего, из-за чего мне это казалось ритуализиро-
ванным лицемерием. Но одно было бесспорно: сильное
массовое воздействие на чувствительность переводит чело-
века являющегося свидетелем или участником такого ри-
туала, в какое-то особое состояние. Лишь потом, уже го-
раздо позже мне стала понятной эта чисто формальная сто-
рона, которую я раньше отвергал.

Постараюсь ее пояснить. Если человеческие связи и от-
ношения в той мере, в какой они длятся и повторяются
(ведь горе, привязанность - это эмотивные психические
состояния, которые случаются в человеческой жизни, длят-
ся во времени и воспроизводятся; люди всегда волнова-
лись, влюблялись, помнили, были привязаны к кому-то, ис-
пытывали гнев, радость), в общем, все переживания, и в
том числе понимание (ибо оно тоже характеризуется ин-
тенсивностью переживания), были бы предоставлены по-
току или естественной смене наших нервных реакций и со-
стояний (например, если бы память об умершем близком
зависела от нашей способности, в чисто физическом смыс-
ле, приходить в состояние волнения и в этом смысле пом-
нить о своих отце или матери), то они рассеивались бы са-
мим временем, были бы подвержены процессу отклонения
и распада. Поставьте простой психический эксперимент:
мы знаем, что в силу порогов нашей чувствительности, в
силу времени невозможно находиться в одном и том же со-
стоянии, скажем, в состоянии радостного возбуждения, ум-
ственного сосредоточения, гнева, радости, привязанности.
Само по себе любое такое состояние подвержено хаосу. И
то же самое происходит с памятью об умершем: предостав-
ленное самому себе переживание горя развеивается по вет-
ру, не имеет внутри себя как психическое состояние причин
видения, причин для человеческой преемственности, сохра-
нения традиции, называемой обычно уважением к пред-
кам. То есть, фактически мы получаем следующую мысль:
забыть - естественно (так же как животные забывают
свои прошлые состояния), а помнить - искусственно. Ибо
оказывается, что эта машина, например, ритуальный плач,
как раз и интенсифицирует наше состояние, причем совер-
шенно формально, когда сам плач разыгрывается как по

нотам и состоит из технических деталей. Я могу назвать
это формальной стороной в том смысле, что она никакого
непосредственного отношения к содержанию не имеет. Де-
ло не в содержании чувства горя, а в том, чтобы разыграть
горе четко сцепленными техническими и практическими
элементами действия. И они, действуя на человеческое су-
щество, собственно и переводят, интенсифицируя, обычное
состояние в другой режим жизни и бытия. Именно в тот ре-
жим, в котором уже есть память, есть преемственность,
есть длительность во времени, не подверженные отклоне-
ниям и распаду (которым они были бы подвержены, пре-
доставленные естественному ходу натуральных процес-
сов). Мы помним, мы любим, мы привязаны, имеем
совесть - это чисто человеческие состояния - тогда, ко-
гда мы уже прошли через формообразующую машину.

Мой пример совершенно случаен, можно взять и любой
другой - например, произведение искусства в его архаич-
ном виде. В своем проявлении произведения искусства то-
же были вещами, которые разыгрывались. Эти вещи не ле-
жали в библиотеках, не находились в пользовании грамот-
ных и утонченных интеллектуалов, а разыгрывались во
дворе нашей жизни тысячелетия назад. В связи с чем я хо-
чу обратить ваше внимание на то, как иногда археологи
объясняют существование наскальной живописи: что чело-
век якобы боялся сил природы и, будучи слабее мамонта,
сначала овладевал им в виде изображения в пещере, бросая
в него стрелы. Что эти рисунки как бы возникли из чисто
прагматических вещей. А на самом деле они - бесполез-
ные в прагматическом смысле слова (хотя и техничные), и
не имеют к содержанию никакого отношения. Так как в
нас есть не только содержание наших состояний, но еще и
ритмы и интонации нашей души. Ритмы - это ведь не со-
держательная вещь, гак же как интонация, тон души. Мы
можем перечислить все содержания души, как картофели-
ны в мешке, а вот некий строй, интонацию души мы не мо-
жем перечислить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18