Но за квартал от дома, словно бы совершая нечто бессмысленное, запретное, вдруг круто повернул направо… И мимо Холмогор помчался к лесу, туда, где старый дуб над пахнущей прелью балкой, где в обрамлении кустов озерцо, где желтая поляна и камень в зелено-розовых искрах…
Знал он, что поляна пуста. Что одиноко и тихо в лесу на безымянной горе. Но вышел знакомой тропинкой на поляну, опустил в ковыли велосипед, сел на камень и, не пытаясь избавиться от безысходной, уже почти обыденной тяжести на душе, сидел долго…

Глава шестая
Потешный дядя Митя. Ксана важной гостьей сидела на его единственном табурете, а он бегал из комнаты в комнату, водружая на стол все, что было съедобного в доме. Ксана хотела помочь ему, но дядя Митя велел сидеть, не мельтешить под ногами. Притащил четыре банки варенья: клубничное, смородиновое, вишневое и малиновое, белый хлеб, сало, пареную тыкву, мед, а между ними приткнул зачем-то квашеную капусту и соленые огурцы; большущий полуведерный чайник ставить оказалось некуда, дядя Митя пристроил его на полу. И суетился-то он зря совсем. Есть Ксана не хотела, чаю тоже. Однако налила себе чашечку, лишь бы не расстраивать дядю Митю, положила варенья.
Отодвинув стол от окна, дядя Митя сел на кровать: варенье таскать было не лень, а принести табурет из горницы поленился.
– Ну, Ксанка… Вроде век не виделись! Чокнутый я, наверно, а?
– Почему чокнутый, дядя Митя?
– Да вот радуюсь, как дитё, что пришла.
Ксана заставила себя кое-как улыбнуться.
– Не надо, дядь Мить… Чего радоваться?
– А что ты: все мимо да мимо… Но ладно, – остановил он сам себя. – Рассказывай, что нового.
– Нового, дядь Мить… А! Двойку я получила, – припомнив свою главную новость, сообщила Ксана.
– Да ну! Забыла выучить, что ли?
– Нет, не забыла…
– А чего ж?
– Не знаю, дядя Митя… Просто так. Взяла и получила. – Шевельнув ложечкой в чашке, она отхлебнула глоток.
– Непонятной ты стала, Ксанка… Другая вроде.
– Плохая стала?
– А ты уж сразу за слова хвататься! – вспылил дядл Митя. – Не для меня плохая, для себя! Поняла?
– Поняла, дядя Митя… Только я вовсе не плохая для себя. Наоборот…
Дядя Митя положил на хлеб сразу два куска сала, взял огурец и, пока ел, мрачно взглядывал на Ксану из-под бровей.
– За косу бы оттаскать тебя…
Ксана улыбнулась:
– Рассердился?
– Рассердился, – сказал дядя Митя.
– Ну вот… А я думала, ты не умеешь сердиться.
– То-то и оно, что не умею, – сразу потеплел дядя Митя. – С Риткой-то помирились?
– Нет, – отозвалась Ксана. – А зачем?
Дядя Митя вздохнул, покачал головой.
Беседа их скоро начала увязать в той непреодолимой вялости, что за последнее время лишь иногда и ненадолго покидала Ксану, чтобы мало-помалу опять возвратиться к ней. Ксана шла к дяде Мите в надежде почувствовать себя легко, раскованно, как прежде, когда они толковали о чем-нибудь вдвоем. Но и здесь теперь не ждала ее легкость…
Прошло три дня.
Надежда Филипповна казнилась. Еще и еще анализируя свои действия во время педсовета, до и после, она сделала для себя вывод, что была преступно беспомощной. Подобно Антону Сергеевичу, она избрала путь наименьшего сопротивления, нашла компромиссный, но далеко не идеальный выход. Ей нужно было драться: доказывать, убеждать. А убежденности вдруг не хватило… Для большинства в школе камнем преткновения стал в эти дни проступок Сережки Дремова, а Надежду Филипповну окончательно выбила из равновесия Ксанина двойка. И в пятницу, когда разговор в канцелярии случайно коснулся болезненной для нее темы, Надежда Филипповна высказалась.
Разговор затеяла учительница зоологии.
– А вы слышали, – начала она со всегдашней многозначительностью, обращаясь ко всем сразу и ни к кому в отдельности, – я интересовалась: не встречаются больше наши герои – этот паренек шахтинский и Ксана. Выходит, не ошиблись мы.
Софья Терентьевна и Надежда Филипповна одновременно подняли головы от тетрадей. Антон Сергеевич, стоя у окна, метнул быстрый взгляд сначала на одну, потом на другую, хотел исчезнуть, но пригладил волосы на затылке и остался.
– Я говорила! – первой подключилась к теме Софья Терентьевна. – Вмешались мы вовремя, и все стало на свои места. А мне твердили: дружба, дружба… Опасная это была дружба! Не такая, какой должна быть, если оказалось достаточно разъединить людей, чтобы дружба кончилась. – Она говорила это зоологичке, но адресовалась явно к Надежде Филипповне.
– Если мы в чем-нибудь ошиблись, так именно в том, что сделали эту историю предметом разбирательства, – ровным, но твердым голосом отозвалась Надежда Филипповна. – У вас богатое воображение, Софья Терентьевна. Но в данном случае нельзя было воображаемое выдавать за действительное. Я не перекладываю свою вину на вас, я могла доказать противное, но не сумела. А что получилось, вы видите сами… Школа потеряла фактически не одного, а двух хороших учеников. Ксанино поведение на вашем уроке – свидетельство тому. Я уж не говорю о моральной стороне вопроса, хотя с этого, пожалуй, следовало бы начинать. Поступок Сережи Дремова только хулиганством не объяснить… – Надежда Филипповна обернулась к Антону Сергеевичу: – У нас есть, может, один шанс исправить свою ошибку: надо вернуть Дмитрия в ермолаевскую школу…
– Вам этот флирт дороже, чем авторитет педагогов! – воскликнула Софья Терентьевна, словно бы угадав ее мысли и оставив пока без внимания своего рода заступничество Надежды Филипповны за Дремова.
– При чем здесь авторитет педагогов?.. – стараясь не утратить контроля над собой, медленно обернулась к ней Надежда Филипповна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61