– Теперь реши… – Он заглянул в свой задачник. – Ну, хотя бы тысяча семьсот пятьдесят второй.
Димка записал условие.
– Чтобы решить это квадратное уравнение, надо найти его дискриминант, – объяснил он как бы для самого себя, не оборачиваясь в сторону класса. – Ищем по формуле… – И отстучал результат мелом.
– Да мы же это не проходили! – первым не выдержал Костыль.
– Сколько классов ты закончил? – спросил Павел Петрович.
– Семь… – ответил Димка, изображая растерянность.
– И не учился в восьмом?
– Нет…
– А откуда ты это знаешь?.. – Димка моргнул. – Что я задавал на дом?
– Мне, Павел Петрович, некогда было вчера, я не заглянул… – поколебавшись для виду, ответил Димка.
Левое веко Павла Петровича непонятно дернулось, он прикосновением пальца остановил его.
– Н-дас-с, любопытный факт… Ну хорошо, садись. Мы как-нибудь еще побеседуем с тобой… – И, устроившись в удобной позе, математик снова закрыл глаза.
Лишь уходя от доски, Димка взглянул на Ксану.
Она всеми силами старалась сдвинуть брови.
Но в глазах ее прыгали такие же, как вчера, неудержимые искорки…
Было это на четвертом уроке. А перед шестым, последним, когда шум вокруг его способностей улегся, Димка, выходя на перемене из класса, положил перед Ксаной свернутую в крошечный квадратик записку: «Придешь завтра на танцы?» – и задержался в дверях.
Щеки ее порозовели под загаром. И, не поворачивая головы, она долгим взглядом покосилась на Димку. По замыслу, взгляд этот не должен был выражать ничего определенного. А плечи ее сами дрогнули вдруг: «Не знаю!» И она покраснела от этого еще заметнее.
Дома, когда мать, убрав со стола, опять замелькала спицами в своем любимом уголке, у окна, отец учинил Димке допрос.
Тот честно сидел над алгеброй: если раньше он мог спокойненько волынить вместе со всеми, отныне сам обрек себя на вечное опережение.
Отец взял газету и сел на диван изучать три основные рубрики: «События дня», «За рубежом», «По родной стране». Потом он включит приемник и будет прослушивать почти те же сообщения в эфире. Если у матери была слабость – вязание, у отца – последние известия. Если ему удавалось поймать какой-нибудь Конотоп, он и его слушал, замечая вдруг: «Ого, сын, два градуса в Конотопе!» Или: «Ты смотри, какой домино сварганили!»
Но сегодня отец только прикрылся газетой и, глянув хитрым взглядом поверх этого укрытия, спросил:
– Чего ты дома сегодня? Поругались или перерыв сделать решили?
– А тебе какое дело? – вмешалась мать, продолжая орудовать спицами.
– Как это – какое? Сын он мне или не сын?
– Мне он больше сын, да я ж не вмешиваюсь…
Димка думал, разговор тем и кончится, что родители минут двадцать поспорят между собой, но отец опять взглянул на него:
– Что не отвечаешь?
– Перерыв, пап, – ответил Димка и обхватил голову руками, дабы заметней стало, как глубоко ушел он в алгебраические функции.
– Кто она? – спросил отец.
– А ты почему знаешь, что она, а не он? – опять пришла на помощь мать.
Но отца на этот раз было не так-то просто сбить с намеченной темы.
– Ты, мать, не встревай в мужские разговоры. Я это дело по глазам вижу. Она ведь?
Димка с надеждой покосился на мать. Но ей, видимо, тоже небезынтересно было услышать его ответ, и, занятая спицами, она сделала отсутствующее лицо.
– И он и она, пап, – трое нас, – слицемерил Димка. – Что тут такого?
– Никто тебе не говорит, что – что. Чья? Откуда?
– С домиков, пап, учимся вместе! – И Димка поморщился: мол, до чего же трудно быть успевающим математиком, когда тебя терзают на каждом шагу.
– А зовут?
– Ксана, мам! Ну чего вы пристали?
Димка горестно вздохнул.
– Мать, если ты не дашь нам поговорить, мы отправим тебя на кухню, – сказал отец.
– А что вам еще говорить? – бесхитростно поинтересовалась мать.
– Значит, есть у меня причина, – отрезал отец.
И Димка понял, что разговор этот не случаен.
– В общем, смотри, сын, ты уже не маленький, – заключил отец, прикрываясь газетой. – В твои годы за друзей – как за самого себя. Даже больше. И за свои поступки – головой. Понял?
Чудак отец. Что он, Димка, сам этого не знает?
* * *
Тетя Вера занедужила в воскресенье, и Валерка сказал, что если придет в парк, то ненадолго. Димка притащил к нему свой столярный инструмент, и они весь день мастерили конуру для Шерхана…
А Ксана весь день провела дома, почти не выходя из комнаты. Мать иногда останавливалась в дверях, смотрела, чем она занимается, и удалялась, ничего не сказав.
День прошел медленно и как-то бесшумно, будто прокрался мимо. Утром солнце светило прямо в окошко, ближе к обеду оно укатилось в сторону Холмогор, Шахт, а когда тень заката легла на подножие безымянной горы и поползла вверх – к лесу, к поляне, где красноватый, в зелено-розовых искрах камень, – Ксана встала из-за стола, убрала книги, альбом и, время от времени взглядывая на полоску тени за окном, заходила по комнате из угла в угол.
Остановилась, когда снова подошла из кухни мать.
– Что мечешься?
Ксана помедлила, глядя на нее.
– Можно мне в парк сходить?..
И не ожидала, что мать так легко отпустит:
– Иди… – Уже поворачиваясь от двери, добавила: – С Риткой. Недолго.
Ксана проводила ее удивленными глазами.
Надев башмаки у порога, отправилась к Ритке.
Та, вовсю орудуя утюгом, доглаживала юбку. Белая, с кружевными оборками на груди кофточка висела на плечиках уже готовая.
– А я думала, ты сама по себе!.. – съязвила Ритка.
И до парка шли, почти не разговаривая. Отчужденность между ними установилась как-то сразу.
Пройдя мостки, обе незаметно глянули вверх по тропинке. Но в соснах загустела темнота, и Димку с Валеркой увидели, когда те оказались уже в двух шагах сбоку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61