Она забылась до того, что не расслышала, как химичка назвала ее фамилию, хотя сидела против учительницы и глядела на нее.
Кто-то хохотнул. Седые, по-мужски лохматые брови химички поползли вверх. Она еще раз отчетливо повторила фамилию.
Заметно вздрогнув, Ксана поднялась и вышла к доске… Хорошо, что зазубрила накануне все формулы.
Димка надеялся поговорить с ней после уроков. Но, будто предчувствуя недоброе, Ксана, едва раздался звонок, подхватила учебники и первой, не оглядываясь, заспешила к домикам.
* * *
Свое не забывается, но себя не винят…
Как давно это случилось. Пришли на Долгую люди. И самый главный из них был тот, кого для дочери не существовало и не будет существовать… Все лето, расставляя то там, то здесь треноги, люди высматривали что-то в закрепленные на треногах черные трубки, что-то записывали, что-то мерили длинной стальной лентой, вбивали колышки… А он, голубоглазый, веселый, без трубки разглядел у подножия Долгой ее… Откуда он был? Из какого далека? Так много он знал, так много видел… Почему только, исчезая однажды, он позабыл ее взять с собой? Даже предупредить позабыл, что уходит…
А десять лет спустя после того, как она стала матерью, на Долгую опять пришли люди. И там, где ходил он, сколотили бараки. Однако его среди этих людей уже не было…
Сана извелась. Нервы ее, расшатанные и без того, теперь окончательно сдали, и совладать с этим она уже не могла. Каждый день с раннего утра начинало нарастать раздражение. Жизнь прокатилась где-то стороной, и ничегошеньки, чего ждала от нее красавица Сана, не пришло. Было время – хоть ждалось, а теперь и ждаться перестало…
И нельзя сказать, будто Сана не чувствовала, как все вокруг нее идет наперекосяк…
Вовсе не из ненависти преследовала она дядю Митю. Она могла кричать на него, могла изводить упреками, но он, с его безответным смирением, был нужен ей. И когда Митя ушел, она думала – вернется. Ну, не сразу, так через сутки, двое… И сначала хотела только покуражиться для виду, перед тем как пустить его, потом и куражиться раздумала… А потом поняла, что он ушел совсем. Теперь Ксана, всегда далекая от матери, стала уходить еще дальше. Дочь тоже покидала ее! И нервы Саны не выдержали.
Вообще говоря, взрыв нарастал давно. Но, пока дочь была дома, под рукой, пусть замкнутая, молчаливая, все казалось еще терпимо. А тут вдруг ее стало трудно удержать. В дом она возвращалась только по необходимости. А где-то на стороне… она была другой. И накануне Сана убедилась в этом.
Но какой бы взвинченной ни была, вчера она еще крепилась.
А нынче подошла к ней в своей монашеской юбке до пят, в неизменной фуфайке тетка Полина и спросила:
– Ай, никак, с зятьком тебя, Сана? – ласково так, елейно спросила.
– С каким таким зятьком? – Сана выпрямилась.
Разговаривая, маленькой тетке Полине пришлось задирать голову.
– Анадысь твоя у леси гуляла. Я ж то ромашцу, то корюнка, то ищщо каки травки сбираю, – вкрадчиво улыбаясь, поведала она. – А туточки иду – они на лисапете. Этот – ста-атный такой парнишка-то. А Ксанка поперед. Чуток не впали! Ну, Ксанка на руки ему. Смеются! Я – стороночкой, что ж… Дело наше стариковское!
Бровью не повела Сана, губ не разжала, а внутри все колотилось: «Об этом уже половина Ермолаевки знает!»
– А то ищщо ране, – продолжала тетка Полина. – Иду себе с Катькой, пасу заодно поманеньку, а он, энтот, с лисапетом, – на взгорке, а Ксанка у низе уж. Я и не скумекала, что к чему…
Сана долго металась по комнатам, не зная, на чем излить свою ярость. «Выгоню! – в двадцатый или тридцатый раз повторяла она. – Вы-го-ню!» И, когда пришла дочь, Сана встретила ее у порога:
– Куда ты идешь? Разве есть у тебя дом?! А? Есть?! Нету! Иди к своему бродяге! Милуйся! Чего по лесу прятаться!
Ксане бы стерпеть, как всегда. Пассивность была ее единственным оружием. Но сказалось все напряжение последних суток, и, когда мать, выхватив из шкафа ее лучшее – белое, в голубых лепестках – платье, бросила его под ноги «Уходи!» – Ксана неожиданно сказала:
– Уйду…
– А-а-а… – Мать сгорбилась, протягивая к ней руки, и шагнула вперед, как бы с намерением схватить, разорвать на кусочки. Но вдруг опять резко повернулась к шкафу, и на пол полетели чулки, кофточки, белье… – Мотай! Чтоб духу не было! Все мотайте! Хватит мне горбиться на вас! Уходи и не возвращайся!
Ксана опустила портфель на пол у порога и молча вышла.
Ей бы прикрыть дверь за собой, а она не догадалась.
И уже выпорхнула на крыльцо тетка Полина, уже в щелку подглядывала из сеней Риткина мать…
– Осрамила мать на старости лет! Шалава!..
Опустив голову на грудь, Ксана почти бежала по тропинке.
Скорее в акации! Скорее с глаз!..
Как это нужно иногда – вдруг провалиться сквозь землю, и все. Нет ничего, не было, и не будет…
Слов, что бросала вослед ей мать, она уже не разбирала.
* * *
Димку немножко раздосадовало то, как ушла из школы Ксана: могла бы задержаться на минутку… Но подобными размышлениями он лишь отводил от себя другую мысль, которая пугала его: в домиках что-то произошло… Уйти от этой мысли Димка не мог и, пообедав кое-как, схватил велосипед.
Он одолел спуск, впервые не наслаждаясь ощущением полета, и, вместо того чтобы повернуть к Валерке, как думал раньше, круто свернул в противоположную сторону, на домики.
Его счастье, что навстречу попалась Ритка. Что-то в лице ее заставило Димку притормозить и остановиться.
Тряхнув пушистыми волосами, Ритка спросила, куда он.
– Так… – Димка махнул рукой вправо, на одну из тропинок, что петляли по склону Долгой. – Съехал, теперь назад.
– А!.. Я думала, ты еще куда. – Не только волосы ее, но вся она, казалось, пушится от неодолимого желания что-то сказать ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61