Поэтому не раз бывало, что сакалиба за короткий срок превращался из раба в крупного военачальника или советника, или в какое-нибудь иное доверенное лицо, а иногда даже сам принимался управлять своими прежними господами. А прекрасные женщины-сакалиба, нежные и белотелые, легко становились жемчужинами в больших гаремах у халифов, эмиров, у египетских владык и у турок. Видно, не только телом соблазняли они своих хозяев, но и прельщали умом – ведь восточные женщины не менее хороши, но с умом у них хуже, слишком много страсти в крови, страсть же подавляет ум. И дети сакалиба у мавров в цене, ведь из них вырастают мужчины и женщины-сакалиба.Здесь Олав чуть-чуть приостановился, как бы призывая этим к вниманию. И еще кое-что рассказал.Давно это было. Половцы продали в Булгаре много русских детей. И среди них одного мальчика. Кто первым его купил – не в том суть. А суть в том, что был тот мальчик зол, своенравен, злопамятен и непослушен, поэтому его часто секли и избивали, и едва только следы побоев сходили с него, продавали. Так Ярослав сменил очень многих хозяев, пока наконец не попал к маврам в Кордову. Но кто бы мог подумать, что мавры оценят в нем не его силу и рост, – Ярослав стал к тому времени настоящим великаном, – а то, чего не ценили и от чего старались избавиться прежние господа – злость и злопамятность. Мавры сказали: «Всякому мулу – своя ноша». И отвели Ярослава к халифу во дворец, и посадили там при входе на цепь. С одной стороны портала сидел живой лев, с другой – Ярослав. С тех пор и прозвали сакалибу Стражником, и толпами ходили мавры к халифскому дворцу поглазеть на дивного человека. Не боялись льва, боялись Ярослава.И так всю жизнь просидел бы Стражник на цепи, если бы однажды не заболел оспой. Его, покрытого язвами и почти бездыханного, бросили на тележку, запряженную старым ослом, и вывезли за пределы Кордовы. Затем мавры привязали к ослиному хвосту клок тлеющей шерсти и развернули животное головой в нужную им сторону.Туда осел и понесся по бездорожью, выпучив глаза, взбрыкивая и крича. Он тащил за собой несчастного Ярослава, пока не околел. А самого Ярослава подобрали прокаженные и увлекли с собой в места дикие, пустынные, прокаленные солнцем. Там и выходили его, и предлагали ему остаться у них прокаженным королем, и показывали ему много своего прокаженного золота. Однако Ярослав Стражник не соблазнился видом несметных богатств и отказался стать поводырем слепых. Он ушел на побережье, встретил там италийских норманнов и служил им на корабле до тех пор, пока они не оказались вблизи византийской Солуни, или Фессалоник, по-гречески. Здесь уже никакие цепи не смогли бы удержать Ярослава, ведь едва ли не половина населения Солуни – русские купцы и ремесленники…Олав к месту привел слова Матфея:– Надломленной трости не переломишь.От Булгара до Солуни ломали трость. Ломали палками, плетями и цепями. И кто только не бил! Не сломили, оказались слабее. Как цепного пса, сажали в железный сундук и, проходя мимо, стучали по крышке сундука палками, сутками не кормили. Потом открывали крышку, били по зубам и смотрели нёбо: не почернело ли, как у бешеного пса. Но не почернело нёбо – не сломили надломленной трости. И себе на беду воспитали враги воина.Купцов много, а дорог всего несколько. И сел на одной из них стражником Ярослав, и поджидал терпеливо своих прежних господ – время от времени наведывался на торжища, нагонял страху. И еще ловил, не щадил половцев. Будто рысь, прятался-стерег в дремучих лесах, хитрым волком скитался из степи в степь. От Киева до Олешья тысячу раз проехал путь – и по правому берегу Днепра, и по левому. Сотни караванов сопроводил тиун Ярослав по «греческому пути». И тысячу половцев уже зарубил, но прежде заставил обнимать копыта его лошади. В подвалах же своих будто бы держал он тьму поганых и кое-каких купцов из давних знакомых – тех, что пытались переломить трость, что доискивались черного нёба. Да будто сажал он их там в железные сундуки…Правда или нет, но говорили, что князь Мономах однажды призвал Ярослава к себе и обязал его отпустить всех команов с покаянием и обетом – не тревожить границ Руси. Ярослав с неохотой исполнил эту княжескую волю. А потом, говорили, одного из отпущенных ханов он в диком поле догнал и, вызвав на поединок, снес ему голову.
Шли, слушали Олава, запоминали дорогу. По мостику перешли ров, потом миновали Софийские ворота и оказались в городе Владимира. Быстро дошли до Бабиного Торжка, а здесь увидели мраморную десятинную церковь и княжьи терема. Среди княжьих великолепных, покрытых узорочьем хором приютился и Ярославов терем – нов, прост, приземист, невелик. Но Олав сказал, что вместителен. На самые шумные пиры сюда приходило человек до двухсот. И было им не тесно.Так и сегодня у Ярослава нашлось место для всех гостей. Олава встретили шумом воеводы и сотники и многие домочадцы. От вчерашнего пиршества у них еще не весь выветрился хмель, и продолжились вчерашние разговоры. До Олава из Бирки всем было дело, все оборачивались к нему и протягивали для рукопожатия руки, и подвигались, предлагая место возле себя. Но он был из тех, кто привык сидеть возле Ярослава, – из Ярославовых апостолов. Жал руки, отвечал, кивал, пригубливал из подставленных кубков, но не садился. Шел к Ярославу.Гости приглядывались к новым лицам, к Эйрику и Бересту, и спрашивали Олава, кто это пришел с ним.Сказал Олав:– Мои сыновья, Эйрик и Петр. С божьей помощью…– Везучий Олав! – позавидовали гости.– Таких красавцев родил!Здесь был один лях по имени Богуслав. Он сказал:– Сыновья твои и правда хороши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124