И ханская стрела входила в волчий череп на ладонь глубже, и удар ханской палицы всегда валил наповал, и ханский удовлетворенный смех был слышен дальше. Ни в чем и никому не уступал первенства Окот. И доблестные витязи перенимали у Окота его умение. И в отсутствие его старались быть похожими на него. Нагоняя волка, ударяли его в крестец, да посильнее, до громкого хруста, чтоб у волка отнялись задние ноги. И иногда получался у витязей этот удар.Игрец Берест не участвовал в погоне. Ему помешал молодой волк, оглушенный Кергетом. Волк ползал по кругу, крутил зашибленной головой, и его глухое рычание перемежалось с тихим повизгиванием. Был жалок этот волк, и даже последняя собачонка могла сейчас прикончить его. При виде всадника хищник затих и повалился на бок Он смотрел на Береста мутными глазами, а на серой морде его отражалось столько страдания, что игрец даже удивился этому. Волк плакал, подобно человеку. И здесь ушло ожесточение из сердца игреца. Берест вспомнил тех беспомощных волчат, с которыми забавлялся в лощине в памятный летний день битвы с ордой команов. И подумал – не один ли это из тех волчат… Игрец огляделся вокруг себя. Всадники уже умчались далеко вперед, пешие команы еще не приблизились. Поэтому никто не мог помешать игрецу спасти оглушенного волка. И Берест сжалился. Нагнувшись из седла, он ухватил волка за теплый загривок и сильным рывком поднял его к себе на колени. Потом отвез его к Донцу и спрятал на берегу в гуще заснеженного камыша. Уезжая, Берест оглянулся. Волк улегся в сугроб калачиком и совсем по-собачьи прикрыл нос хвостом. Глаза его уже не были мутными, они сосредоточенно и холодно следили за игрецом. Волк не издавал ни звука, но черная шерсть на его спине грозно поднялась. И в злобном оскале обнажились молодые, еще тонкие клыки. Помилованный волк остался волком. Враг не сделался другом. Тогда игрец подумал о себе и вспомнил, что Окот сегодня впервые назвал его – ичкин.Половцы набили в тот день до пятисот волков. И старики Кумая говорили, что такая охота – редкая удача. Теперь весь аил можно было одеть в теплые шкуры и до середины зимы, до следующей охоты, не бояться волчьих стай. Старики брали арканы и вместе со всеми шли в степь. Каждый из них отыскивал себе подходящего волка, набрасывал ему на задние лапы аркан и тянул в аил. Многие снимали с волков шкуры прямо в степи, чтобы не возиться с тушкой. И Эйрик снял пару хороших шкур и похвалился Бересту, что убил сегодня волков не менее десятка. При этом вид у Эйрика был очень гордый, а руки его крепко сжимали гладкую дубинку. Эйрик был сегодня всеми признанный свободный ичкин. И волков он убил столько, сколько убивает искушенный в охотах половецкий витязь. Команы-беднота и некоторые из всадников хвалили Эйрика и тянули его к своим кострам, к угощению. А один человек громко сказал: «Хорош ичкин! Надо ему жена. Растет ему жена!» И подтолкнул к Эйрику девочку Эмигдеш. На этого человека Бунчук-Кумай посмотрел грозно. И болтливый человек прикусил язык, а глаза его тревожно забегали.
Сколько-то дней прошло, ударили морозы. Да такие сильные, что сразу сковало реку – до самого дна. И держались морозы много дней и ночей. Часто было слышно, как потрескивал от этого холода лед. Стебли камыша, качаемые ветром, ударялись друг о друга и легонько позванивали, как будто они были сделаны из серебра, а небо ночами становилось таким высоким, и в нем нарождалось столько новых звезд, что люди не всегда отыскивали среди них старые звезды и поговаривали с сомнением – небо ли над ними родной Кумании? Потом вместе с северным ветром подобрались метели. И завьюжило – то с одной стороны набросало сугробов, то с другой стороны принесло горы снега. И сровнялись холмы с лощинами. И уже не только небо, но и землю свою, давнымдавно обретенную родину, не могли вызнать половцы.Аил Кумай засыпало с верхом. И после метелей стоило трудов выбраться из жилищ на свет и расчистить снежные наносы. В первые дни только по дымам могли определить люди, в какой стороне чей находится дом – потому что было вокруг них сплошь ровное белое поле.
С приходом сильных холодов все команы из кибиток перебрались в теплые земляные или саманные жилища. Также и Береста с Эйриком привел человек Кергет в дом Окота и показал им их места. И сам Кергет жил здесь же, и еще разместились в просторном ханском доме шестнадцать команов. Днем каждый занимался своей работой, а к ночи все собирались в тепле и приносили к общему столу пищу – кто сколько мог. А хан не скупился, в дни особенно сильных морозов распоряжался к каждому вечеру резать откормленных овец. Окот подкладывал команам мясо и приговаривал: «Овца милее всего блеет в желудке». Половцы соглашались с этим и припоминали мудрость: «Скупой хан правит до весны, щедрый хан правит и после смерти!»Берест и Эйрик, равные со всеми ичкин, по-прежнему дни проводили в кошарах, где кормили овец и чистили за ними, где протапливали глиняные печурки кизяком и рублеными стеблями камыша. Они приходили в дом Окота только к общей трапезе и на ночь. И каждую ночь русы-ичкин дважды поднимались с ложа и уходили в свои овчарни подкладывать топливо в огонь. Бунчук-Кумай был доволен работой русов и давно перестал придираться к ним, а доблестный витязь Кергет одарил русов теплыми одеялами из тонкого мягкого войлока.С того давнего дня, когда сломался под кнутом маленький курай, красавица Яська как будто перестала замечать игреца. Она ни разу не позвала его к трапезе, хотя сама поименно звала других, она ни разу не подала ему в руки чашу с горячим напитком из трав, молока и бараньего жира, а другим подавала, и ни разу не похвалила его за сделанную работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124