– Что это за записки? – спросил Чант, когда извлек из воды последнюю бутылку.
– Все они адресованы Даскину, – ответил Картер. – Писала их Лизбет. Она жива.


ЙОРМУНГАНД

Сара сидела у французского бюро в гостиной и читала разложенные записки – пять посланий отчаяния из далекого прошлого. Она прочла их уже сто раз и оплакала тысячей слез. Лизбет на каждом письме ставила номер, и последнее было семнадцатым по счету – вода погубила остальные послания. Но самое первое сохранилось, оно, как и все прочие, было адресовано Даскину и написано неумелым детским почерком:

Пожалуйста, приди и спаси меня. Я – в доме, где не бывает солнца. Я не знаю, как он называется, и никто мне не говорит. Меня отпускаютв саду, где я выращиваю ежевику и репейник. Я все время одна. Пожалуйста, пожалуйста, спаси меня.
С любовью, Лизбет

Слова «с любовью» Лизбет окружила сердечками и пририсовала подле них собаку, лежащую лапами кверху. Рядом было написано:

Как жалко, чтo у меня нет щeнкa.

К семнадцатому письму почерк стал более уверенным и мелким – скорее это был итог опыта, нежели обучения, но орфография и пунктуация были на удивление правильными:

Дopoгoй Дacкuн я не знаю, cкoлькo времени я уже здесь, потому что здесь нет ни часов, ни солнца. Я oднa-oдинeшенькa в этой стране без света и некому меня пожалеть. Мне не дают книг, дали только старый, порванный тoмик «Грозового перевала», и эта книга стала моим учителем и единственным рассказчиком обо всем чeлoвeчecкoм. Тoлькo по ней я и училась. Порой я кpaду письменные принадлежности и o6pывки бумаги. Я вспоминаю о тебе, о Саре и о графе Эгисе. Я забыла про солнце, про деревья, траву и про все хорошее. Мне тaк хочется бежать в ваш пpeкpacный мир и навсегда остаться там, и видеть его не cквoзь пелену слез, не стремиться к нему, стучась о cтeнки опустевшего сердца, но быть там по-настоящему. Но у меня отобрали душу и сердце, и мне часто кажется, что я – всего лишь кaмeннaя статуя в обличье живой женщины или пpизpaк Kaтapины Линтон за oкном Хетклиффа, к ледяным пальцам которой не дерзнет прикоснуться ни один мужчина. Каждый день я молюсь о своем спасении, о тoм, чтобы ты явился мне на помощь, Дacкин, чтобы ты сжал мои призрачные pyкu в своих теплых пальцах, и тогда 6ы я снова стала собой. Приходи cкopee, но ни за что на свете не говори лорду Андерсону, что знаешь о моем существовании, умоляю тебя.

Сара повернула голову к Картеру. Тот полулежал на кушетке с цветастой обивкой, стоявшей посреди стульев, столиков и этажерок с безделушками, оживлявшими большую гостиную. Левой рукой Картер рассеянно поглаживал темно-синий ковер. Взгляд его был устремлен к барочному потолку, украшенному гипсовыми подвесками, фигурами атлантов и серафимов, цветочными оборками и бордюром в виде суровых ликов древних старцев, которые мудрыми, как у сов, глазами, наблюдали за всем, что происходило в гостиной. Не замечая, что жена смотрит на него, Картер восхищенно разглядывал потолок, очарованный красотой лепнины. Лицо у него сейчас казалось совсем мальчишеским – наверное, таким оно и было в те давние годы, когда он усаживался за бюро и играл с деревянными солдатиками. Видя Картера таким, Сара вновь ощутила, как любит его и как гордится им.
Но вот он взглянул на нее и печально улыбнулся. Сара ответила ему такой же улыбкой. В сердце их жило одно и то же чувство.
– Несмотря ни на что, я все время думаю об Иннмэн-Пике, – признался Картер. – Но нельзя с определенностью судить о том, что ее похищение как-то связано с сокровищем.
– Нельзя и отрицать это. Теперь мы знаем, что к этому причастны анархисты. Бедная девочка! Но почему она так боится тебя?
– Не понимаю. Но у анархистов было целых шесть лет, и за это время они могли отравить ее разум. Чего они ей наговорили про меня?
В это мгновение двери, ведущие в гостиную, открылись нараспашку, и появился Даскин, одетый цветисто, как какой-нибудь восточный принц – в штаны и рубаху из серой и зеленой кожи, в шапку из белого меха с рыжей оторочкой и желтые сапоги. Вся его одежда была скроена из шкур гнолингов. Рядом с ним, наряженный примерно так же, стоял Грегори. Он был на четыре месяца старше Даскина, высокий, рыжеволосый, широкоплечий, с могучей грудью, ястребиным носом, раздвоенным подбородком, кустистыми бровями над глазами цвета лесного ореха и улыбкой короля. Он был кузеном Даскина по материнской линии – сыном брата леди Мэрмер. Они очень подружились во время учебы в университете в Эйлириуме. Сейчас оба ухмылялись, как мальчишки, а в руках держали огромную шкуру гнолинга восемь футов длиной.
– Вернулись вожаки Башанских львов! – вскричал Грегори. И действительно, он был похож на огромного льва – вот только ярко-рыжего.
– Великие победители! – подхватил Даскин. Кузены довольно переглянулись.
– Трепещите, лорд и леди, – сказал Грегори. – Вот вам коврик к камину с ликом ангела.
Он тряхнул шкурой и продемонстрировал змееподобную голову зверя с шестью рядами зубов и раздвоенным языком.
– Низко падшего ангела, – уточнила Сара и сморщила нос. – Я же просила вас больше не приносить шкур. Я пугаюсь, когда за каждым углом натыкаюсь на зубастые морды.
– Но, Сара, Дункан сказал, что этот самый здоровенный, какого он видел за всю жизнь, – обиженно проговорил Даскин. – Можно оставить шкуру, а? По-моему, она отлично будет смотреться в верхнем холле.
– Чтобы все, кто поднимется по лестнице, видели эти жуткие глаза? Вот так в один прекрасный вечер я отправлюсь в спальню и по пути умру от страха.
– Тогда мы из тебя сделаем чучело и поставим рядом с этим красавцем, – пошутил Грегори.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121