Облизнув его, она одобрительно кивнула.
– Я не слишком жаловала твоего отца. Все эти глупости с объединением Подмирья. Пустые бредни. Глупый человечек. Сам искал на свою голову неприятностей. В последнюю нашу встречу я ему сказала, что, если он еще раз придет сюда, я превращу его в слепозмейку. – Она повернулась к д’Вери. – Кстати, как поживает твой отец?
– Он мертв, – ответила д’Верь.
Вид у Серпентины стал весьма удовлетворенный.
– Вот видишь? Именно это я и имела в виду. Д’Верь промолчала.
Серпентина поймала что-то, шевелившееся в ее седой прическе, придирчиво осмотрела и, раздавив между большим и указательным пальцами, бросила на платформу. Потом повернулась к Охотнику, которая уничтожала небольшую гору маринованной селедки.
– Значит, вернулась охотиться на Зверя? Охотник с полным ртом кивнула.
– Тогда тебе, разумеется, понадобится копье, – сказала Серпентина.
У стула Ричарда возникла женщина с осиной талией, в руках она держала небольшой поднос, на котором стоял стаканчик с даже не ярко, а агрессивно изумрудной жидкостью. Ричард уставился на питье, потом перевел взгляд на д’Верь.
– Что вы ему подали? – спросила д’Верь.
– Ему это не повредит, – с морозной улыбкой ответила Серпентина. – Вы же гости.
Ричард опрокинул в себя зеленую жидкость, ощутив на языке тимьян, мяту и вкус зимнего утра. Почувствовал, как она проваливается вниз, и приготовился сделать все, чтобы она не вышла обратно. Но вместо этого вдохнул полной грудью и с некоторым удивлением обнаружил, что голова у него больше не болит.
И что он умирает от голода.

По природе своей Старый Бейли был не из тех, кто рожден на свет, чтобы рассказывать анекдоты. Несмотря на такой свой недостаток, он в этом упорствовал. Анекдоты, которые он настойчиво рассказывал, обычно бывали тягомотными, необычайно длинными и заканчивались печальной остротой, которую в пяти случаях из десяти Старый Бейли, подходя к концу своего повествования, уже никак не мог вспомнить. Единственная его публика состояла из небольшой плененной аудитории птиц, которые – в особенности грачи – воспринимали эти анекдоты как глубоко философские притчи, заключавшие в себе проникновенные озарения относительно того, что значит быть человеком, и которые и впрямь время от времени просили им что-нибудь рассказать.
– Ладно, ладно, ладно, – довольно ворчал Старый Бейли. – Остановите меня, если вы уже раньше это слышали. Жили-были муж с женой. Нет, старик со старухой. Нет-нет, не у синего моря. Старик не рыбачил, но был глухой как пень. В том-то и соль. Извините. Так вот жили-были старуха и глухой старик.
Огромный старый грач прокаркал вопрос. Старый Бейли потер подбородок и пожал плечами:
– Где жили? Да какая разница! Это же анекдот. В анекдоте ничего про это не сказано. И однажды старуха решила старика приласкать.
Грач изумленно каркнул.
– Не бывает? Как это не бывает? Ну вот она и говорит: «Ты мне защита и оборона». А старик – ну ее бить и приговаривать: «Я тебе не щипана ворона! Я тебе не щипана ворона!» Понимаешь? Он не расслышал. Очень смешно, просто умора.
Скворцы вежливо засвистели. Грачи покивали и склонили головы набок. Самый старый прокаркал что-то Старому Бейли.
– Еще? С бурным весельем у меня туговато, знаешь ли. Дай-ка подумать…
Из палатки донесся какой-то шум. Низкий пульсирующий звук, будто биение далекого сердца. Старый Бейли поспешил внутрь. Звук исходил от старого деревянного сундучка, в котором Старый Бейли хранил свои самые ценные вещи. Он откинул крышку.
Пульсирующий звук стал гораздо громче. Поверх сокровищ Старого Бейли лежал маленький серебряный ларчик. Осторожно протянув старческую, с узловатыми пальцами руку, он нерешительно взял его. Изнутри сиял и ритмично пульсировал, точно биение сердца, красный свет, пробиваясь через серебряную филигрань и трещины, выскальзывая из-под застежек.
– Он в беде, – сказал Старый Бейли. Самый старый грач вопросительно каркнул.
– Нет, это не анекдот. Это маркиз, – ответил ему Старый Бейли. – Он в большой беде.

Ричард до половины опустошил вторую наполненную с горкой тарелку, когда Серпентина отодвинула от стола стул.
– Думаю, на сегодня с меня достаточно гостеприимства, – сказала она. – Доброго вам дня, дитя, молодой человек… Охотник… – Она помедлила, потом провела скрюченным, похожим на коготь пальцем по скуле Охотника. – Тебе всегда здесь рады.
Надменно кивнув, она встала и удалилась. Мажордом с осиной талией двинулась следом.
– Нам надо уходить немедленно, – сказала Охотник и тоже встала. Ее примеру, но с гораздо большей неохотой последовали д’Верь и, наконец, Ричард.
Вышли они по коридору, слишком узкому, чтобы идти в нем бок о бок, а потому растянулись в цепь. Потом поднялись по лестнице. Пересекли в темноте железный мост, под которым эхо разносило грохот и лязг поездов. Затем они вступили в казавшуюся бесконечной сеть подземных пещер, где пахло гнилью и сыростью, кирпичом, гранитом и временем.
– Это была твоя бывшая босс, да? – спросил Ричард. – Как будто приятная дама.
Охотник промолчала.
Д’Верь, которая все это время выглядела притихшей, сказала:
– Когда у нас, в Подмирье, хотят унять детей, то говорят им: «Веди себя хорошо, не то тебя заберет Серпентина».
– Ну и ну! – удивился Ричард. – И ты на нее работала, Охотник?
– Я работала на всех Семь Сестер.
– Я думала, они уже – сколько? – лет тридцать друг с другом не разговаривают, – вставила д’Верь.
– Вполне возможно. Но тогда еще разговаривали.
– Так сколько же тебе лет? – удивилась д’Верь. Ричарда порадовало, что это она задала вопрос, сам он ни за что бы не осмелился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105