Даже растения, помещенные в комнату с постоянным освещением, нач
инают страдать расстройством своих биологических часов.
Ужин тоже появился намного раньше, чем я его ожидал. Зато ночь Ц ночью я н
азывал период, когда лампочка была выключена Ц тянулась бесконечно. Я п
роснулся в густой темноте моей таинственной мягкой клетки и почувствов
ал, что больше не засну. «А что, Ц пришла мне в голову мысль, Ц если считат
ь все время себе пульс. Семьдесят ударов Ц минута. Четыре тысячи триста
Ц час. И на третьем часу сойти с ума…»
Теперь мне уже было ясно, что непосредственной угрозы для жизни не было. Е
сли человека хотят прикончить и для этого есть все необходимое, вряд ли е
го будут специально выдерживать в некоей сурдокамере.
«Но какой во всем этом смысл? Ц в тысячный раз спрашивал я себя. Ц Для тог
о, чтобы не дать мне возможности вести поиски Мортимера Синтакиса, у люде
й, которые его похитили, было множество возможностей. Начиная хотя бы с са
мой простой: Генри Клевинджер мог преспокойно отказываться от какого-ли
бо знакомства с Синтакисом…
Я крутился на кровати так и эдак, пытаясь снова заснуть, но сон бежал от ме
ня. Простыня и подушка раскалились, тело устало, и чем судорожнее я сжимал
веки, тем яснее мне становилось, что борьба бессмысленна. Похоже было, что
я уже не засну никогда.

Глава 6

В последующие дни Ц были это часы, дни или недели? Ц ничего не менялось. И
ногда обед следовал за завтраком почти сразу Ц так, во всяком случае, мне
казалось; иногда ужин отдалялся от обеда так, что я испытывал муки голода.
Иногда не успевал я закрыть глаза в беззвучном мраке моей клетки, как всп
ыхивал свет под потолком и начинался новый день. Иногда ночи тянулись бе
сконечно, и мне начинало казаться, что мрак будет всегда, что я уже давно н
е живу, что я умер. Все мои чувства Ц страх, отчаяние, ощущение нелепой без
надежности Ц стали какими-то вялыми, нечеткими, ослабленными. Странная
апатия охватывала меня. Иногда я ловил себя на том, что не сплю и не думаю. М
озг, полностью лишенный внешних раздражителей, пожирал сам себя.
Погружения, которые так поддерживали меня в первое время, становились вс
е более трудными, пока однажды я почувствовал, что больше не могу достичь
гармонии и карма больше не омывала меня.
Я не возносил молитвы, потому что можно вознести молитву, зная, что она буд
ет услышана Машиной, а кому я мог молиться здесь? Да и сама мысль о Первой В
сеобщей все реже приходила мне в голову. Чтобы верить, надо, как минимум, х
отеть верить, а мне уже ничего не хотелось.
Я ловил себя иногда на том, что без устали повторяю какое-нибудь слово, на
пример, «верить». И слышу только звуки. Бессмысленные звуки Слово умирал
о. В шелухе одежек смысла не оказывалось.
Я стал впадать в забытье, забывая где я и кто я. Я пробовал произносить сло
ва вслух. Я говорил: «Я Ц полицейский монах Дин Дики». Но звуки были стран
ными. Они почти ничего не значили. «По-ли-цей-ский» Ц звуки, шум. Как слово
«верить». И все. Что такое Дин Дики? Что это значит? Я отвечал себе: я. Но что т
акое «я»? Почему «я» Ц это я? Почему «он» Ц не я? Почему я не он, она, оно?
Во все более редкие минуты, когда я мог ясно мыслить, я понимал, что медлен
но схожу с ума, что рвутся одна за другой непрочные ниточки, которыми приш
ито наше «я» к телу и к миру. Я предвидел уже момент, когда с легким шорохом
лопнет последняя такая ниточка, и чудо из чудес, неповторимое чудо приро
ды под названием Дин Дики, перестанет существовать. Тело, которое будет ч
авкать и жрать, хныкать и храпеть, спать и испражняться, может быть, и оста
нется, но Дина Дики не будет. Тело будет оно. Не я. Оно. Не я. Я?
И самым страшным было то, что я этого больше почти не боялся. Не было мгнов
енной сосущей пустоты в груди, дуновения холодного ничего. Было тупое ра
внодушие уходящего сознания.
Но мне не было суждено сойти с ума. По крайней мере в тот раз. Как-то я просн
улся и привычно лежал, не раскрывая глаз, в полудремоте, как вдруг почувст
вовал, что что-то изменилось. Сквозь закрытые веки я угадывал давно забыт
ые ощущения яркого света. Сердце у меня забилось. Медленно, бесконечно ме
дленно, как картежник открывает последнюю карту, на которую поставлено в
се, я начал открывать глаза. Сначала маленькая щелочка, совсем крохотная
щелочка. Ну! И вдруг я почувствовал, что не могу приоткрыть глаза. Мне было
страшно. Я несколько раз глубоко вздохнул. Я почти забыл, что такое страшн
о, и теперь приходилось заново знакомиться с этим чувством.
Наконец я заставил себя открыть глаза. Я открыл их и тут же почувствовал о
струю резь. Но прежде, чем я зажмурился, я понял, что комната полна живым, тр
епещущим светом дня. Нет, сказал я себе, этого не может быть. Это уже послед
ние галлюцинации, судорожные спазмы памяти, выбрасывавшей из себя остат
ки прежних впечатлений, чтобы погрузиться в пучину. Бульканье последних
пузырьков из затонувшей лодки.
Я снова приоткрыл глаза. Я был уже в другой комнате Ц комнате с окном. Дол
жно быть, меня перенесли сюда во время сна. Окно было плотно закрыто занав
еской. Если бы не она, мои глаза, наверное, не выдержали бы.
Я лежал на кровати и думал, что удивительное все-таки существо человек. Во
т я сейчас медленно возвращаюсь к жизни, отходя на несколько шагов от про
пасти безумия, и не чувствую острой, взрывающей все радости, безудержног
о восторга живой ткани, которой даруют жизнь. Может быть, я так долго стоял
на краю обрыва, готовясь к падению, что частица моей души уже была там, в пр
опасти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55