Ц Доктор, Ц сказал он, Ц я устал. Я хотел бы заснуть. Операция будет завт
ра?
Ц Да, мистер Клевинджер, завтра. Сделать вам укол? Вы сразу заснете.
Почему этот толстый сонный доктор все время хочет сделать ему укол? Поче
му все хотят, чтобы он спал?
Ц Нет, спасибо. Я засну сам.
Оскар закрыл глаза и обостренным слухом больного услышал, как чуть скрип
нула дверь. Боже, почему ему все дается так трудно? Почему он должен лежать
сейчас и мучиться? Почему в нем нет решительности отца? Почему он должен д
умать, понимает что-нибудь Лопо или нет? Ничего он не понимает. Ходячий ку
сок мяса, доктор прав. А те искорки в глазах? Живые искорки, что мелькнули в
глазах маленького несчастного слепка. Не сплошная же темнота у него в мо
згах. Что-то ведь он понимает. Слышит, когда ему говорят. Выполняет какую-т
о работу. Что представляет для него мир? Ему, наверное, бывает и больно, и ст
рашно, и тогда у него так же сжимается сердце, как у меня сейчас.
Он знал, что согласится на операцию, знал, что пройдет она благополучно, но
боялся, что всю жизнь после этого будет чувствовать себя вором и убийцей.
Вором, отнявшим тело у своего младшего брата, у несчастного младшего бра
та, которому так нужен был старший брат. Старший брат, который взял бы его
за руку, разделил с ним страхи и горести, научил бы его. Младшему брату все
гда нужен старший брат, но и старшему нужен младший…
Отцу не нужен был никто. Нет, он, конечно, был хорошим отцом, отличным отцом,
образцовым отцом. О нет, он не уклонялся от своих обязанностей отца. Он инт
ересовался делами Оскара, разговаривал с ним, читал ему. Он делал все, что
положено отцу. Он вообще был человеком долга. И все-таки он был чужой. Ну п
очему, почему? Ц спросил себя Оскар. Может быть, он придирался, был неспра
ведлив к отцу? Что отец сделал ему плохого? Ему, сестре или матери? Да как бу
дто ничего.
И все-таки он был чужим. Он всегда знал, что делать. Его никогда не мучили со
мнения. Он все знал. У него всегда были самые точные сведения. И самые соли
дные, добротные убеждения. Отличные, из высококачественных натуральных
материалов, убеждения. Безработные Ц бездельники. Им, разумеется, нужно
помогать, чтобы они не умерли с голода и дети их должны иметь возможность
учиться, но все-таки те из них, кто хочет работать, всегда найдут работу.
Да, конечно, у всех должны быть равные права перед законом, но всегда будут
те, кто сумеет распорядиться своими правами лучше, и те, кто окажется за р
ешеткой… И так всегда. Ни в чем никаких сомнений. И даже ритуальные сомнен
ия налигии для него не сомнения. Раз он выбрал себе религию, значит, она са
мая лучшая.
Оскар вдруг вспомнил, как был болен. Чем же он болел? Неважно. Его комната. С
левой стороны чучело птицы, наколотые на иголки бабочки под стеклом, бол
ьшая таблица периодических элементов. Был вечер. Он лежал в своей кроват
ке, ему было, наверное, лет пять, а может быть, и шесть, и вдруг почувствовал,
как стены комнат начинают надвигаться на него. Маленькое сердчишко его в
друг наполнилось страхом и отчаянием. Он никогда не знал, что в человеке м
ожет сразу уместиться столько страха и отчаяния. Не испытанная им никогд
а до этого тоска запеленала его серым, холодным покрывалом.
Он не кричал, потому что не мог закричать. И все время ждал, пока кто-нибудь
войдет в его комнату. Ждал трепетно, исступленно. И в конце концов дождалс
я. Вошел отец, одетый в вечерний костюм.
Никогда в жизни Оскар не испытывал такой любви и такой благодарности. Ст
ены перестали надвигаться на него, и тоска начала отступать, давая возмо
жность прерывисто вздохнуть.
Отец наклонился, чтобы дотронуться до его лба Ц нет ли жара, Ц и Оскар уц
епился за большую сильную руку, которая, как всегда, слабо пахла лавандой.

Ц Папа, папа, Ц пробормотал он, Ц побудь со мной! Не уходи, мне страшно. Си
ди со мной…
Ц Но мне нужно идти, Ц сказал отец. Ц У меня еще много дел.
Ц Мне страшно… Ц молил Оскар и судорожно цеплялся за отцовскую руку.
Ц Глупости! Ц сказал отец твердо. Он поцеловал Оскара и вышел из комнат
ы.
Как, как мог он не почувствовать мольбы сына, не услышать отчаяния? Не разд
елить страх, не отгородить от тоски. Смог. Он всегда делал только то, что он,
Генри Клевинджер, считал правильным. Ибо только ему было дано право быть
верховным арбитром.
И теперь. Отцу и в голову не приходит, что он может сейчас терзаться мыслям
и о завтрашней операции, что ему жаль загорелого Лопо, который завтра дол
жен будет отдать свое целое тело калеке, лучше его только тем, что у него б
огатый отец, который может позволить себе держать для всей семьи ходячие
запасные части. О, отец спит, наверное, сейчас, и сны у него спокойные, увере
нные, как и он сам. Он спит спокойно. Он сделал все для сына. Он даст ему ново
е тело, не оставит его калекой. Он бросил все и прилетел сюда, к черту на кул
ички, чтобы у Оскара было новое, здоровое тело. Загорелое, крепкое тело. Ка
кие вообще у кого-нибудь могут быть сомнения, если сам Генри Клевинджер с
казал, что можно не сомневаться.
Нужно отказаться. Отказаться от операции. И остаться калекой. Но человек
ом. Потому что стоит пойти на компромисс с совестью один раз, как тут же во
зникает соблазн пойти еще раз. И еще раз. Шажок… Еще шажок… дифференциаль
ное исчисление совести. И вот уже компромисс на компромиссе, и убеждения
становятся такими гибкими, что вовсе не мешают жить человеку так, как ему
удобнее. Как удобнее жить отцу.
Он снова явственно ощутил слабый запах лаванды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55